Сто тысяч польских шпионов

Неосталинизм становится одним из основных политических течений в современной России. Часть третья

Продолжение. Начало см. в № 25 (647) от 26 июня – 2 июля 2013 г. и № 28 (650)от 17-23 июля 2013 г.

Как объяснить такое феноменальное количество арестованных польских агентов? Откуда взялись эта поразительная цифра в 102 тысячи шпионов, если их не существовало в таком количестве? В архивах государственного, республиканского, краевого, областного, районного уровня сохранилась масса свидетельств об уникальных процедурных особенностях оперативной практики госбезопасности тех лет, которые помогут ответить на этот вопрос. Современному человеку очень сложно представить атмосферу 1937-1938 гг. и те конкретные оперативные методы, схемы и принципы, по которым работала советская госбезопасность во время «массовых операций» НКВД. Даже по советским меркам деятельность НКВД 1937-1938 гг. очень сильно отличались от стандартных оперативно-розыскных мероприятий.

«Если польских шпионов не существует, то их необходимо придумать»

Михаил Михайлович Куклинский с братом. Осуждён «двойкой» 02.02.1938 в рамках «польской операции» и расстрелян 20.02.1938 в Канске.

Если шпионов в реальности, допустим, около тысячи, а арестовывают и репрессируют 80-100 тыс. человек, то мы имеем основания говорить именно о беспрецедентной катастрофе – с фальсификациями в оперативной работе госбезопасности. И эта катастрофа случилась, во многом, из-за реализации на практике печальной максимы Большого Террора: «Если польских шпионов не существует, то их необходимо придумать».

Откуда взялась цифра в 102 тысячи шпионов?

Попытаемся ответить на фундаментальный вопрос: почему фальсификаций было настолько много? Если настоящих шпионов в реальности было около тысячи (скорее всего, и того меньше), а на выходе по завершению операции НКВД арестовало 102 тыс. «шпионов», то как объяснить странную и чудовищную диспропорцию между реальностью и масштабом применяемой репрессии против невиновных людей?

После анализа и сопоставления большого массива архивных материалов я пришел к следующему выводу. В 1937-1938 гг. чекисты в регионах были поставлены в совершенно парадоксальную и патовую ситуацию. Центр требовал стахановского нажима, углубления борьбы по всем фронтам с «польскими шпионами», но, увы, «польских шпионов» в тех количествах, которых хотелось Москве, в СССР не существовало.

В результате, боясь попасть под репрессии, сотрудники НКВД на местах изворачивались как могли, – шпионов пришлось «создавать».

Я согласен с точкой зрения А. Г. Теплякова: «На распространённый вопрос: «Что превращало работников НКВД в садистов?» общий ответ был дан давно — страх. Как нам представляется, это объяснение является совершенно верным и подкрепляется признаниями самих чекистов. Ужас оказаться в положении заключённого подавлял все иные чувства. Многие чекисты откровенно говорили о том, что испытывали парализующий страх за свою судьбу, слыша угрозы начальников арестовать и расстрелять, а также зная об участи отказавшихся фабриковать дела. Начальника СПО УНКВД НСО К. К. Пастаногова во время суда обвиняли и в терроризировании оперсостава, который тот запугивал угрозами арестовать. Аресты работников УНКВД ЗСК в 1937 г. «создали в коллективе настроение какого-то психоза» [ 39].

В «поляки» сотрудникам НКВД пришлось записывать белорусов и русских, попутно их избивая, чтобы те дали «правильные» показания в принадлежности к «подозрительной национальности».

Поскольку все массовые операции проходили в свойственном для Советского Союза тех лет духе социалистического соревнования, данная особенность оперативной работы органов лишь усугубляла ситуацию и, в конечном счете, спровоцировала катастрофу.

«Вы слышали? 55 тысяч арестованных! Ай да Горбач! Вот молодец!»

Адольф Казимирович Бобович. Осужден в рамках «польской операции». Расстрелян в Красноярске 22.11.1938.

Следует подробнее остановиться о механизме «соцсоревнования» между отделениями НКВД, чтобы адекватнее оценить происходящее тогда в стране.

«Дело доходило до того, что в проведении арестов организовывали соревнование. Вот что говорилось, например, в приказе наркома внутренних дел Киргизской ССР Лоцманова от 9 марта 1938 года «О результатах социалистического соревнования Третьего с Четвертым отделом УГБ НКВД Кир[гизской] ССР за февраль месяц 1938 года»: «Четвертый отдел в полтора раза превысил по сравнению с 3-м отделом число арестов за месяц и разоблачил шпионов, участников контрреволюционных организаций на 13 человек больше, чем 3-й отдел.

На тройке рассмотрено дел по объектам 3-го отдела (включая периферию) на 25 чел. меньше, чем по объектам 4-го отдела, однако 3-й отдел передал 20 дел на Военколлегию и 11 дел на спецколлегию, чего не имеет 4-й отдел. Зато 4-й отдел превысил количество законченных его аппаратом дел (не считая периферии), рассмотренных тройкой, почти на сто человек» [ 40].

А вот – Сибирь. Обратимся снова к работе А. Г. Теплякова: «…С лета 1937 г. развернулось широкое соревнование по арестам среди областных и республиканских НКВД, а также между их подразделениями, прежде всего КРО и СПО. Руководство управлений НКВД спускало местным органам контрольные цифры арестов, которые можно было перевыполнять, но не наоборот.

Так, Томский оперсектор несколько раз получал лимиты на аресты 1.500-2.000 чел. В КРО УНКВД НСО в конце 1937 г. существовало соревнование между отделениями по количеству арестов, когда каждое из них обязывалось в ближайшие три-четыре дня закончить порядка 150 дел. Те начальники, у кого арестованных оказывалось меньше, подвергались разносам [АУФСБ по НСО. Д. П-4436. T. 2. Л. 279, 292].

Заместитель начальника УНКВД НСО И. А. Мальцев в первой половине декабря 1937 г. на совещании оперативного состава в г. Томске заявил следующее: «Партия и правительство продлило срок работы троек до 1 января 1938 года. За два-три дня, что оставались до выборов в Верховный Совет, вы должны провести подготовку к операции, а 13 декабря после выборов... начать «заготовку».

Даю вам 3 дня на «заготовку» (на арест людей – Прим. авт.), а затем вы должны «нажать» и быстро закончить дела... «Колоть».., не обязательно, давайте в дела «нерасколотых» два показания «расколотых», и всё будет в порядке. Возрастным составом арестованных я вас не ограничиваю, давайте стариков.

Нам нужно «нажать», т. к. наши уральские соседи нас сильно «поджимают»... По РОВС вы должны дать до 1 января 1938 года не менее 1000 человек, по полякам, латышам и других не менее 600 человек, но в общей сложности, я уверен, что за эти дни вы «догоните» до 2000 чел.

Каждый ведущий следствие должен заканчивать не менее 7-10 дел в день — это немного, т. к. у нас шофера в Сталиноке и Новосибирске «дают» по 12-15 дел в день. Хорошо работающим после совещания я «подброшу» денег, а вообще без наград они не останутся. Учтите, что ряд гор-отделов — Кемеровский, Прокопьевский и Сталинский — вас могут опередить. Они взяли на себя самообязательство выше, чем я вам сейчас предложил [ГА РФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 6329. Л. 12-26. Копия] [ 41].

В начале февраля 1938 г., проводя оперсовещание с начальниками ГО-РО НКВД, Мальцев поддержал обязательства некоторых местных руководителей в ближайшее время арестовать по 300-500 чел. и приказал всем на них равняться. Прибыв в апреле 1938 г. в Томск, Мальцев раскритиковал оперсостав за недостаточное количество арестов и нежелание бороться с врагами».

Мальцев, передавая директиву Фриновского, указывал, что если в районе останется хоть один латыш или поляк, который совершит что-либо контрревллюционное, то ответственность наряду с ним будет нести и начальник райотдела НКВД. Начальник отделений КРО по приказу Ф.Н. Иванова соревновались между собой в арестах поляков, латышей, немцев [АУФСБ по НСО. Д. П-8139. Л. 241, 242, 277; Д. П-4436. T. 2. Л. 292] [ 42].

Заместитель начальника УНКВД по Московской области А. П. Радзивиловский в 1937 г. хвастался, что вывел УНКВД на первое место в стране по борьбе с «врагами народа». Новосибирские чекисты очень гордились тем, что на август 1937 г. управление НКВД занимало второе место по эффективности в стране — настроение на общих партсобраниях, когда начальство сообщало об этом, «доходило до экстаза» [ГАНО. Ф. П.-1204. Оп. 1. Д. 104. Л. 55.].

Как рассказывал С. П. Попов, на московском совещании руководящего состава НКВД в январе 1938 г. никто из начальников местных управлений не заявлял, что «массовые операции» можно считать законченными: «Когда выступил с докладом Г. Ф. Горбач и заявил, что им в Новосибирской области арестовано и осуждено 55000 человек, Фриновский, перебив Горбача, обратился к присутствующим: «Вы слышали? 55 тысяч арестованных! Ай да Горбач! Вот молодец!». Горбач доказывал, что операцию необходимо продолжать». В июне 1938 г. сменивший Горбача И. А. Мальцев перед С. П. Поповым «хвастался большой цифрой арестованных по делу правотроцкистской организации и, сравнивая свои итоги с нашими, высмеивал нас».

Зная о похвалах Ежова в адрес новосибирцев, замначальника УНКВД по Алтайскому краю П. Р. Перминов в 1938 г. с особенным чувством хвалился перед коллегами тем, что Новосибирск теперь отстаёт от них «по технике оформления протоколов.

Начальник УНКВД по Челябинской области Ф.Г.Лапшин показал, что «проводимая работа по изъятию антисоветского элемента носила форму дикого соревнования, в докладах по пятидневкам был один главный вопрос — «Сколько?»».

На одном из оперсовещаний в УНКВД прозвучала такая выразительная начальственная оценка: «Плохо льётся кровь врагов у нас в Челябинской области, вот другое дело в Свердловске, там по-настоящему течёт кровь рекой...».

Для чекистов районного звена аналогичные формулы также были типичны: начальник Локтевского РО УНКВД по Алткраю И. У. Абрамович на заседании райкома в 1938 г. заявил, что про него говорят, что за время работы в Краюшкинском РО НКВД «все руки его стали по локти в крови», и он обещает «показать себя с этой стороны и в Локтевском районе» [ 43].

Массовый террор против «инонационалов», развёрнутый в 1937-1938 гг., был невиданным по масштабу. В кампании истребления сотен тысяч «инонационалов» большое значении сыграли фобии советской верхушки. Для Сталина характерно было деление наций на передовые и отсталые, более важные и менее значимые, лояльные и враждебные.

Добиваясь масштабной чистки в отношении «инонационалов», Сталин довёл до местных партийных руководителей свою точку зрения на сочетание провозглашаемых принципов интернационализма с террором против целых народов.

Из показаний бывшего помначальника 11-го отдела УНКВД по Красноярскому краю В. Ф. Пазина следовало, что «на оперативных совещаниях у нач[альника] УНКВД секретарь крайкома Соболев давал установку арестовывать всех поляков, латышей, немцев и т. д.». При этом С. М. Соболев не стеснялся в выражениях, заявляя, что транслирует чекистам указания Сталина: «Довольно играть в интернационализм, надо бить всех этих поляков, корейцев, латышей, немцев и т. д., всё это продажные нации, подлежащие истреблению... Всех националов надо ловить, ставить на колени и истреблять как бешеных собак» [ 44].

«Я пережил жуткие минуты страшной внутренней борьбы»

Примечательно, что некоторые работники НКВД (в отличие от современных сталинистов) вполне отдавали себе отчет, что в мирном 1937 году началось нечто поразительное по масштабу и социальным последствиям. Проникнуть и понять логику региональных исполнителей «массовых операций» позволяют протоколы допроса бывшего начальника УНКВД г. Томска Ивана Васильевича Овчинникова, опубликованные историком В. Н. Уймановым. Приведем некоторые характерные выдержки из его показаний:

«…Безумная обстановка 1937 года, безумное проклятое время, тот психоз, которым были охвачены все мы, лишили разума и обрекли с неизбежностью рока на действия, которые возведены сейчас в преступление.

…Я совершил в прошлом действия и поступки, которые при совершении их я по той обстановке не считал преступными, ибо никакой другой цели, как польза дела и точное выполнение директив УНКВД, я не имел. Да во всех этих поступках, которые возведены в ранг преступления, виновен не столько я, сколько та объективная обстановка работы и поведение других работников, указания и директивы УНКВД, которые я не мог не выполнять. Тогда была другая политическая обстановка, другой политический разум и вытекающая из него оперативная сознательность. Сейчас же “другие времена, другие песни”.

…Я был поражен установками на размеры операции, на упрощенный порядок следствия, на методы вскрытия правотроцкистских организаций и т.д. Я пережил тогда жуткие минуты страшной внутренней борьбы, примирял свою совесть и рассудок, не согласные с этой операцией, с необходимостью выполнения долга службы, диктуемого сверху со ссылкой на Москву, но бороться с этой линией НКВД не смел, т. к. думал, что раз Москва требует – значит, так надо; значит, я оперативно и политически отстал, не вижу того, что видно с Московской колокольни, на которой сидел Ежов. А ведь Ежов – это не только Нарком НКВД, это для меня был, прежде всего, секретарь ЦК и председатель комиссии партийного контроля. Это, как говорится, не фунт изюму. Все ссылки на него в УНКВД я понимал, прежде всего, как ссылки на указания ЦК ВКП(б). Да и как можно было сомневаться, если тебе говорят о директивах ЦК и правительства, если прокуратура дает такие же директивы, если дела по правым и троцкистам рассматривались в суде явно упрощенным порядком...» [ 45].

«Дадите 50 поляков, когда их всех расстреляют, тогда получите комфортабельные квартиры»

Петр Викентьевич Бзинковский. Осужден в рамках «польской операции».

Процитируем статью белорусского историка И. Кузнецова:

«Следствием по делу вскрытой и ликвидированной контрреволюционной шпионско-диверсионной повстанческой организации «Польской организации войсковой» установлено, что в деятельности повстанческой организации принимали участие...», – такие слова из постановлений на арест были вписаны в дела многих тысяч поляков и белорусов, репрессированных в 1934-1938 годах не только на территории Беларуси, но и в Москве, Пятигорске, Новосибирске, Томске, Красноярске и многих других больших и малых населенных пунктах всего бывшего Советского Союза.

Практически всех их обвиняли тогда в организованном заговоре против Советской власти. Организационной формой этого «заговора», по мнению работников НКВД, должна была быть некая подпольная контрреволюционная организация, под непосредственным руководством которой и по ее прямому указанию должны были действовать «враги народа» с польскими и белорусскими фамилиями. И совсем неважно, что такой организации в природе не существовало: она была «создана» в недрах НКВД.

Дело на «Польскую организацию войсковую» – одно из самых массовых после «Российского общевоинского союза» и «Союза спасения России» и яркий пример линейных арестов – арестов по национальному признаку. Филиалы организации «создавались» органами НКВД в абсолютном большинстве не только в центральных районах страны, но и в Западно-Сибирском крае, Восточной Сибири, на Урале. Тем более, что сложностей это не вызывало – процент проживающих там поляков и белорусов (они в первую очередь включались в «расстрельные списки») был достаточно высок, сказалось их переселение в Сибирь в конце прошлого на начале нынешнего столетия.

Преамбула обвинительного заключения всегда оставалась неизменной, менялись лишь фамилии да названия населенных пунктов, да «факты», да «примеры» враждебной деятельности.

«При допросах выясняли, где работал до ареста обвиняемый, чем занимался, были ли какие-либо факты пожаров, отравления скота и так далее. Выяснив эти вопросы, искусственно приписывали в показания обвиняемых совершение тех или иных актов вредительской или диверсионной деятельности...» (из показаний от 27 августа 1957 года бывшего сотрудника Новосибирского управления НКВД, уроженца Минской губернии С. Ф. Филиповича).

И еще одно. У дел на «Польскую организацию войсковую» была особенность, отличающая эти дела от других – почти все они были групповыми. Вспомним хотя бы судьбу жителей деревни Белосток Кривошеинского района Западно-Сибирского края, где за одну ночь в декабре 1937 года были арестованы все мужчины в возрасте от 16 до 70 лет. Большинство из них оказалось в этом печальном списке. Вернулось же из них всего несколько человек.

Конвейер двигался исправно. Когда кончалось «сырье», доставляли новые его партии. Будто гигантская мясорубка перемалывала жизни тысяч людей. «Врагов народа» создавали искусственно. А когда их число таяло, начинались так называемые «маскирующие» репрессии. Главным образом они пришлись на вторую половину 1937 и начало 1938 года. На местах арестовывались и там же расстреливались в первую очередь представители некоренной национальности и выходцы из других регионов. Так поддерживался миф о всеобщем распространении вражеской деятельности.

Областные и городские управления НКВД получали разнарядки на выявление заданного числа «врагов народа». Разными путями, в том числе с использованием заблаговременно накопленных доносов секретных осведомителей и общественных «помощников», срочно полученных новых «признательных» показаний ранее арестованных и т.п. составлялись списки уже конкретных людей под «разнарядку». Затем они арестовывались.

А начиналось все обычно так. Центр давал разнарядку на выявление определенного числа «врагов народа». На основании этого УНКВД давало соответствующие «задания» по районам и ждало на очередной месяц или квартал новых «конкретных» цифр» [ 46].

«В архивных материалах имеются многочисленные примеры, когда работники НКВД, стремясь выполнить лимиты по арестам лиц определенной национальности, арестовывали или выдавали за этих лиц уже арестованных граждан другой национальности.

Например, Ленинградским УНКВД был арестован как поляк секретарь партийной группы «Союзкиноснаб» Маслович, являвшийся в действительности белорусом.

Работники Кунцевского РО НКВД СССР Московской области арестовали как поляков рабочих и служащих Буренкову, Иваненкову, Садовникову и Никандрова – русских по национальности.

«На 1 июля 1938 года по Свердловской области значилось осужденными 9 853 поляка и 1 237 латышей. В конце того же года была проведена выборочная проверка дел на 4 123 поляка и 237 латышей. Выяснилось, что из осужденных по проверенным делам поляками по национальности являлись только 390 человек, а латышами – 12 человек.

Работникам УНКВД по Ленинградской области Ходасевичу и Тарасову, обратившимся к начальнику отделения Дубровину за содействием в получении жилплощади, последний ответил: «Дадите 50 поляков, когда их всех расстреляют, тогда получите комфортабельные квартиры» (Материалы проверки о нарушениях законности, т. 10, л. 75.)» [ 47].

«Путем избиений от 60 арестованных украинцев, белорусов и русских были получены показания о том, что они являются поляками»

Как фабриковалось дело «Польской организации войсковой» на Украине, помогают узнать протоколы допроса майора госбезопасности Александра Александровича Волкова, бывшего начальник Управления НКВД по Полтавской области.

Из протоколов допроса А. А. Волкова 4, 5, 7 марта 1941 г.: «...В мае или июне 1938 г. мною по указанию Успенского было сфабриковано третье фиктивное дело, которому было дано наименование «Польска организация войскова» (ПОВ).

Во время моего приезда в Киев Успенский мне сообщил, что аналогичные фиктивные дела уже созданы в некоторых областях УНКВД, как например в Каменец-Подольской и Днепропетровской и предложил мне сфабриковать аналогичное фиктивное дело в Полтавском УНКВД. Успенский, после получения первых фиктивных протоколов по этому делу выпустил ориентировку, в которой написал, что они в Киеве вскрыли головну коменду ПОВ, а в области действуют окренгове и районнове (окружные и районные) комендатуры с перечислением всей схемы связей с другими антисоветскими формированиями. Получив эти вражеские указания Успенского, я приступил к фабрикации аналогичного фиктивного дела, но так как в УНКВД не было никаких материалов относительно ПОВ, то я дал указания Платонову произвести аресты поляков. Тогда впервые были арестованы: Цивинский, Окинский, Сошинский, Притула и Косиор Михаил.

Кроме того, мне стало известно, что в числе ранее арестованных в УНКВД содержался под стражей поляк — Колясинский. Всех этих арестованных я предложил Платонову и Кагановичу допрашивать и, если потребуется, применить к ним методы физического воздействия и получить от них показания о существовании в Полтавской области организации ПОВ. Колясинский был включен в это дело как бывший офицер в чине капитана и якобы польский легионер. Цивинский — как бывший директор польского клуба в Днепродзержинске, исключенный из партии по политическим мотивам. Притула — как польский ксендз. На Сошинского никаких материалов не было, а Косиор Михаил был арестован только потому, что он являлся родным братом арестованного Косиора Станислава.

Вместе с Кагановичем я неоднократно допрашивал арестованного Колясинского, вынудил от него фиктивные показания, из которых было видно, что он является одним из руководителей организации «ПОВ», что в Полтаве им создана районная комендатура, что он сформировал диверсионные боювки, что он был связан с повстанческим штабом украинского националистического подполья и что участники «ПОВ», как вовлеченные лично им, так и известные ему и другим участникам организации, проводили широкую диверсионную работу в частях РККА, промышленных предприятиях и на транспорте. Такими же методами Платонов и Каганович допросили арестованных Цивинского, Окинского, Сошинского, Притулу и других.

В показаниях было записано, что в городах — Кременчуге, Лубнах и Карловке — Цивинским, Сошинским, Окинским и Притулой были созданы районные комендатуры ПОВ, а также были названы боювки, указано на связи и руководство повстанческой деятельностью украинского националистического подполья.

Все эти фиктивные протоколы допросов арестованных Колясинского, Цивинского, Окинского, Сошинского, Притулы и других были направлены в созданные мною межрайонные оперативные группы, которые по ним производили аресты фигурировавших в этих протоколах лиц. Путем применения к арестованным методов физического воздействия, от них не только были получены подтверждения этих фиктивных показаний, но и были получены фамилии лиц, названных участниками боювок и организаций ПОВ, проводивших якобы диверсионную шпионскую работу.

Массовые аресты по этому фиктивному делу коснулись офицерства, духовенства и антисоветской части польского населения в некоторых районах Полтавской области, в которые были высланы в 1930–31 гг., из пограничной полосы. Дела на этих арестованных были также рассмотрены в основном на тройке УНКВД. Арестованные по этому делу в количестве свыше 50% были осуждены к расстрелу, а остальные к различным срокам содержания в ИТЛ...» [ 48]

Винницкая область УССР, протоколы допроса свидетеля И. Г. Кобылянского, обвиненного в том, что он был поляком, тогда как в действительности он был украинцем.

Из протокола допроса И. Г. Кобылянского от 19 июля 1939 года: «После моего ареста, который был произведен Редером, в помещении Обкома, я был тут же направлен в Облуправление НКВД в 40 комнату к Редеру.

Допрос продолжался приблизительно часа 1,5–2, и меня отправили в камеру. Ширин мне заявил, что я поляк, и, отправляя в камеру, добавил: «Иди подумай, ты поляк», когда я ему сказал, что я украинец, тогда Ширин крикнул «Националист, молись богу», и требовал, чтобы я молился. Но поскольку я молиться не умею, то Ширин стал заставлять меня петь.

Тем временем Редер ко мне подходил, наступал ногами на мои носкиШирин и Редер мне заявили, чтобы я учел, что кто сюда попадает, обратно не выходит и предложили мне выбирать, или смерть или дать показания какие им нужны

В тот же день вечером я был вторично вызван на допрос к Ширину и Редеру, они были вдвоем. Они требовали дать показания о моей контрреволюционной деятельности. Во время допроса ко мне подошел Ширин и кулаком ударил в лицо, я свалился со стула. По его приказанию я встал и обратно сел на стул и Ширин тогда нанес мне кулаком 3-4 удара в лицо

В процессе следствия по моему делу меня Ширин бил еще 2 раза, точно числа не помню. Ширин меня избивал кулаком в затылок, бросал меня со стула и пр., сажал меня на угол стула и ударами сбрасывал со стула. эту боль я не мог выдержать и заявил Ширину, что буду писать все, что они потребуют» [ 49].

Донецкая (Сталинская) область: «По распоряжению руководящего работника Донецкого УНКВД Вольского путем избиений от 60 арестованных украинцев, белорусов и русских были получены показания о том, что они являются поляками [Архив КГБ, ф. 8, оп. 1—1939 г., порядковый номер 14, л. 5-6,25-26, 116, 132]» [ 50].

«Не вёл борьбы с крысами, которые испортили большое количество специальной остродефицитной мешкотары»

Исчерпывающее исследование «национальных операций» НКВД 1937-1938 гг. в Сибири провел сибирский историк Алексей Георгиевич Тепляков. Автор, в основном, опирался на документы Управления Федеральной службы безопасности по Новосибирской области и ряда других архивов. На богатейшем архивном материале Тепляков показывает конкретные процедурные схемы осуществления «польской операции» в Сибири:

«Приказ НКВД СССР от 11 августа 1937 г. № 00485 дал чекистам установку арестовать значительную часть всех взрослых поляков — от сотрудников НКВД и их агентов до перебежчиков, от рабочих и служащих военных заводов до колхозников — как якобы причастных к созданной по заданию польского генштаба диверсионно-повстанческой организации «ПОВ» («Польская организация войсковая»). Организации мифической «ПОВ», занимавшиеся всем спектром политических преступлений -шпионажем, террором, диверсиями, созданием повстанческих групп в городах и на селе — предписывалось искать повсюду.

Как показал работник КРО УНКВД ЗСК-НСО П. Н. Шестовицкий, перебежчиков-поляков оформляли как шпионов и диверсантов, всех остальных поляков записывали членами «ПОВ», приписывая им различную враждебную деятельность. Обнаружив, что все дела поначалу сводились к описанию вербовок друг друга членами «организаций», начальник УНКВД велел работникам КРО приписывать арестованным шпионскую и диверсионную деятельность [АУФСБ по НСО. Д. П-8139. Л. 285, 286.] [ 51]

Ещё в июне 1937 г. Куйбышевский оперсектор и СПО УНКВД ЗСК сфабриковали дело на 7 чел. из шпионско-диверсионной группы на ст. Барабинск, арестовав 6 поляков и белоруса, осуждённых тройкой к расстрелу в августе.

Руководителем «организации» был признан И. Д. Гронский, бывший сотрудник Могилёвской губЧК и сексот Могилёвского окротдела ГПУ БССР, который в 1929 г. как участник «шпионской организации» оказался осуждён на 10 лет лагерей, но вместо этого просто «выехал в Сибирь». Бывший (или действующий?) сексот Гронский снова послужил чекистам, но в этот раз был признан «отработанным» материалом и уничтожен [АУФСБ по НСО. Д. П-5455. Т. 1. Л. 20-22; T. 2. Л. 170-178; T. 4. Л. 105-119.]

С 27 ноября по 3 декабря 1937 г. в Новосибирске по одному из дел арестовали 51 участника «ПОВ», из которых 2 января 1938 г. двойкой к расстрелу было приговорено 49 чел. Поляков в этой группе оказалось 21 чел. (41%), белорусов – 11 (22%), русских и украинцев – по 5 чел. (по 10%), литовцев, латышей и эстонцев – 4 чел. (8%), евреев – 3 (6%), немцев и венгров – по 1 чел. (по 2%).

Половина осуждённых относилась к лицам умственного труда, среди них было несколько врачей и четверо студентов. По делу новосибирской группы «шпионов» во главе с бывшим перебежчиком и провокатором Я. И. Плебанеком приговор тройки состоялся 23 ноября, исполнение — 5 декабря, а обвинительное заключение было составлено лишь 27 декабря 1937 г.

По делу новосибирцев (все расстреляны в феврале 1938 г. как члены «ПОВ»), сфабрикованного с помощью провокатора Е. П. Врублевского, прошло порядка 40 представителей польской, русской, еврейской интеллигенции – преподавателей, юристов, экономистов, врачей, инженеров, музыкантов. Из 110 чел. поляков оказалось 42 (38%), остальные были русскими, белорусами, украинцами, евреями, немцами, чехами, венграми.

Контролёра новосибирского почтамта поляка М. И. Коновальчика в 1938 г. расстреляли по обвинению в том, что он якобы умышленно путал адреса посылок и «не вёл борьбы с крысами, которые испортили большое количество специальной остродефицитной мешкотары, этим тормозил работу почтамта».

Оценивая «качество» дел по «ПОВ», начальник Куйбышевского оперсектора НКВД Л. И. Лихачевский на суде показал: «Дела я тщательно не рассматривал, т. к. сам был поляк и придираться к следователю боялся, ибо меня самого могли арестовать» [АУФСБ по НСО. Д. П-4102. Л. 25-44; Д. П-8213. Л. 445; Д. П-4495. Л.16; Д. П-5239, Л. 219.] [ 52].

«Будучи до крайности взвинченным подозрительностью к себе, я до слез доводил свою мать, выпытывая у нее корни фамилии, которую я и сейчас ненавижу»

«Постоянным репрессиям подвергались священнослужители. В июне 1935 г. в Красноярске арестовали ксёндза, настоятеля Красноярского костела И. И. Церпенто. После ареста в Томске и высылки официального представителя Ватикана в Сибири Ю. М. Тройского Церпенто являлся неофициальным папским администратором Западно-Сибирского и Восточно-Сибирского краёв. Вместе с ним арестовали шестерых прихожан. ВТ СибВО в 1936 г. осудил Церпенто на 10 лет, а в январе 1938 г. этого представителя Ватикана расстреляли как главного руководителя, наряду с барабинским ксёндзом В. А. Миржвинским, организации «ПОВ» в Сибири» [ 53].

Почувствовать атмосферу лихорадочного поиска польских шпионов в Сибири, царившую даже в органах по отношению к сослуживцам, помогает документ, опубликованный в сборнике статей «Вертикаль большого террора. История операции по приказу НКВД № 00447»: письмо помощника начальника 3-го отдела УНКВД по Новосибирской области В. Д. Качуровского первому секретарю обкома ВКП(б) Г. А. Боркову о проведении массовых операций в Новосибирской области 14 апреля 1939 г.

В сентябре-октябре 1937 года я работал начальником Киселевского горотделения НКВД. По схеме Управления я входил в подчинение Сталинского сектора НКВД, начальником которого был в то вр[емя] ныне замнач. Управления т. Ровинский.

К этим операциям, т. е. линейным (имеются в виду национальные операции НКВД, в том числе и «польская». – Прим. авт.), я прямого отношения не имел, потому что у меня была другая обл[асть] работы (внутренняя к[онтр]-р[еволюция]), но занимал я в отделе, особенно с лета 1938 года, не последнее место. До этого вр[емени] у Мальцева, Кравчинского, Коннова и др[угих](коллеги Качуровского по НКВД – Прим. авт.) находился под подозрением (возможно, это подозрение имеется и сейчас, но я его сейчас не ощущаю, а тогда оно было гласным), по «биологическим» и политическим признакам.

В политическом отношении заподозрен: скрытым поляком и, следовательно, возможным польским шпионом, так [как] фамилия кончается на «ский». Глупо и дико, но это так. Кон[н]ов такую мысль высказывал неоднократно.

Имели место случаи, когда от меня прятали сомнительные дела (раб[отни]к Мошковского РО, фамилию не помню), а между собой заявляли, что Качуровский с «подозрительными настроениями» и не мешало бы проверить не поляк ли он сам. Тут уж опять роль сыграло «ский», ставшее для меня самого ненавистным. Будучи до крайности взвинченным подозрительностью к себе, я до слез доводил свою мать, выпытывая у нее корни фамилии, которую я и сейчас ненавижу. Но в роду и племени, говорят, ни со стороны отца, ни со стороны матери поляков не было» [ 54].

Работник ГУГБ НКВД понимал всю глупость и дикость происходящего в стране, и его самого подозревали из-за польской фамилии.

Понять механизм появления в Сибири за эти два года тысяч польских шпионов и диверсантов позволяют также следующие данные: «Поскольку учётные данные 30-х годов не носили всеобъемлющего характера, у чекистов отсутствовали развёрнутые данные на нерусских граждан. Не было даже учёта польских перебежчиков, поэтому на поиски «инонационалов» были мобилизованы крупные силы, причём не только из вспомогательных служб.

Например, оперативник КРО УНКВД НСО Вацлав Гридюшко под видом электромонтёра получал доступ к домовым книгам и выписывал ежедневно по 5—8 нерусских фамилий.(планы то надо ведь выполнять. 100 тысяч шпионов без электромонтеров, выписывающих фамилии из книг никак не создашь,- прим.мое) Так же работали и в области (Мошковском районе), и в Барнауле, где, не мудрствуя лукаво, в поляки записывали всех с фамилиями, оканчивающимися на «-ский» [АУФСБ по НСО. Д. П-4505. Л. 352].

Руководство Мошковского РО УНКВД НСО во главе с С. И. Мельниковым было осуждено за то, что, в частности, арестовало 50 русских, украинцев и белорусов, записав их как поляков и уничтожив документы об истинной национальной принадлежности. В одном колхозе «Красный моряк» Болотнинского района НСО в декабре 1937 – январе 1938 гг. было арестовано и расстреляно в качестве «поляков» 49 чел. [ 55]

Аналогичные методы выявления «инонационалов» характерны для всех регионов. С другой стороны, часть поляков была осуждена, например, в рамках «латышской операции»».

Крайне характерный случай приводит А. Г. Тепляков: «В ответ на указания подчинённого о том, что 17-летний арестант никак не мог быть агентом польской дефензивы с 1905 г., помначальника отделения КРО УНКВД НСО П. Н. Шестовицкий ссылался на якобы ошибку машинистки и освободил юношу только по указанию начальства» [АУФСБ по НСО. Д. П-6681. T. 3. Л. 198; Д. П-4421. T. 5. Л. 285.] [ 56].

В 1905 году независимой Польши не существовало, а был Привислинский край Российской Империи. Но с точки зрения бдительных чекистов уже тогда была «дефензива». Если принять на вооружение эту революционную логику, государственные образования, еще даже не появившись на свет Божий, уже имеют разведку, враждебную интересам еще не появившегося СССР.

Не удивительно, что 100 тысяч шпионов за два года все-таки «создали» и арестовали.

Альбомный порядок

Уже к 10 сентября 1937 г. в Западно-Сибирском крае было арестовано 1.490 членов «ПОВ». За вторую половину 1937 г. аппарат КРО УНКВД ЗСК-НСО (в этом ему помогли работники особого и транспортного отделов) арестовал 4 тыс. участников «ПОВ».

С 25 августа 1937 по 15 ноября 1938 г. в «альбомном порядке» и особыми тройками из арестованных в Новосибирской области было осуждено 7.444 поляка, из них 7.012 — к расстрелу (по делам ДТО НКВД Томской железной дороги был осужден 381 поляк, в том числе 365 человек расстреляно).

Среди регионов Сибири по числу жертв «польской» операции Новосибирская область резко лидировала — 7.825 осуждённых, 7.377 расстрелянных (при отнесении всех осуждённых ДТО Томской железной дороги к НСО, хотя, скорее всего, часть жертв ДТО относилась и к Алтайскому краю).

Затем выделялись Красноярский и Алтайский края, Омская область — 2.269, 1.540 и 1.364 осуждённых (соответственно, 1.859, 1.230 и 592 расстрелянных). Иркутская и Читинская области дали 725 и 432 осуждённых (676 и 372 расстрелянных), Бурятия и Якутия – 86 и 68 осуждённых (74 и 34 расстрелянных)

Всего по «польской» линии в Сибири оказалось репрессировано 14.309 чел., в т. ч. расстреляно — 12.214, или 85,4%. Львиную долю репрессированных — 55% – дало УНКВД по Новосибирской области.

УНКВД по Омской области и НКВД ЯАССР резко выделялись более снисходительным отношением к делу «ПОВ» — 43 и 50% расстрелянных от числа репрессированных. Близки между собой показатели Алтайского и Красноярского краёв – 80 и 82% расстрелянных. Бурят-Монгольская АССР, Читинская и Иркутская области дали от 86 до 93% расстрелянных, а рекордный показатель принадлежит УНКВД НСО — 94,3% расстрелянных от общего числа осуждённых» [ 57].

Вот они, эти 100 тысяч «польских шпионов».

Агеев Андрей Ермилович. 1892 г. р., родился в с. Игнатьевские выселки Черновского р-на Рязанской обл., русский, из крестьян, б/п, образование низшее, шорник завода «Буровая техника». Проживал: Москва, ул. Большая Спасская, д. 101, кв. 6. Арестован 18 марта 1938 г. Тройкой при УНКВД СССР по МО от 16 мая 1938 г. по обвинению в шпионаже и передаче данных польской разведке назначена высшая мера наказания – расстрел. Приговор приведен в исполнение 26 мая 1938 г. Реабилитирован 17 августа 1957 г.

Филиппович Агафья Ивановна. Родилась в 1891 г., п. Прусовичи Логойского р-на Минской обл.; белоруска; неграмотная; колхозница, К-з «На варте». Проживала: Минская обл., Логойский р-н, п. Прусовичи. Арестована в октябре 1937 г. Приговорена: Комиссия НКВД СССР и Прокурора СССР 8 января 1938 г., обв.: 68а, 71, 76 УК БССР - член к/р шпион.диверс.орг-ции, шпионаж в пользу Польши. Приговор: высшая мера наказания. Расстреляна 31 мая 1938 г. Место захоронения – г. Минск. Реабилитирована 25 сентября 1958 г. Военный трибунал БВО.

Агеев Артем Ермилович. 1904 г. р., родился в с. Игнатьевские выселки Скопинского р-на Рязанской обл., русский, из крестьян, б/п. образование низшее (сельская школа), шофер завода «Компрессор». Проживал: Москва, ул. Арбат, д. 36, кв. 28. Арестован 25 марта 1938 г. Тройкой при УНКВД СССР по МО от 16 мая 1938 г. по обвинению в шпионаже в пользу Польши назначена высшая мера наказания – расстрел. Приговор приведен в исполнение 26 мая 1938 г. Реабилитирован 2 августа 1957 г.

Филиппович Адольф Андреевич. Родился в 1898 г., д. Чернявщина (др. данных нет); поляк; образование начальное; рабочий, Завод им.Ворошилова. Проживал: Минская обл., Минск. Арестован в 1937 г. Приговорен: Комиссия НКВД СССР и Прокурора СССР 17 ноября 1937 г., обв.: 68, 71 УК БССР – агент польской разведки. Приговор: высшая мера наказания. Расстрелян 22 ноября 1937 г. Место захоронения – г. Минск. Реабилитирован 30 апреля 1989 г. Прокуратура БВО.

Филиппович Ядвига Адамовна. Родилась в д. Красное Заславльского р-на Минского окр.; полька; образование н/начальное; колхозница, к-з им. Пушкина. Проживала: Минская обл., Заславльский р-н, х. Петровщина. Арестована 5 декабря 1937 г. Приговорена: Комиссия НКВД СССР и Прокурора СССР 21 января 1938 г., обв.: 68 УК БССР – агент польской разведки. Приговор: высшая мера наказания. Расстреляна 28 февраля 1938 г. Место захоронения – г. Минск. Реабилитирована 21 марта 1969 г. Военный трибунал БВО [ 58].

И таких дел – почти 102 тысячи.

Михаил НАКОНЕЧНЫЙ,
аспирант Санкт-Петербургского Института истории Российской академии наук, г. Псков

 

39 Цит. по: Тепляков А. Г. Машина террора. С. 477.

40 Доклад «Комиссии Шверника». РГАНИ Ф. 6. Оп. 13. Д. 39а. Л. 4-199. Заверенная копия. Машинопись. «Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы. Т. II. Февраль 1956 – начало 80-х годов». М., 2003. C. 541-670.

Выдержки из Доклада (введение, статистические данные и выводы) опубликованы: Источник. 1995. № 1. С. 117-122.

41 Цит. по: Тепляков А. Г. Машина террора C. 482.

42 Цит. по: Тепляков А. Г. Машина террора. С. 367.

43 Отдел специальной документации управления архивного дела администрации Алтайского края (далее ОСД УАДААК). Ф. Р-2. Оп. 7. Д. П.-6284. T. 2. Л. 141-142. Там же. С. 483.

44 Цит. по: Тепляков А. Г. Машина террора. C. 365-367.

45 Архив УФСБ РФ по Томской области. Д. 5621. Т. 8. Л. 25–26, 43. Цит. по: Уйманов В. Н. Капитан государственной безопасности Иван Овчинников // Вестник ТГПУ. 2012. № 5. С. 229-235.

46 Цит. по Кузняцоў. I. Палитычныя рэпрэсii на Беларусi. у 1930—1940 гадах. Беларусь у ХХ стагоддзi.Составители: кандидат исторических наук И. Кузнецов, Я. Басин. вып.1. 2002. URL: http://www.homoliber.org/ru/xx/xx010110.html

47 Доклад «Комиссии Шверника»: РГАНИ. Ф. 6. Оп. 13. Д. 39а. Л. 4-199. Заверенная копия. Машинопись. Реабилитация: Как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы. Т. II. Февраль 1956 – начало 80-х годов. М., 2003. C. 541-670.

48 ОГА СБУ. Спр. № 19533. Т. 6. Арк. 107–171. Оригінал. Машинопис. Цит. по: Лошицький О. «Лабораторія–2»: Полтава. Документальні матеріали про масові репресії в Полтавській області у 1937–1938 рр. // З архівів ВУЧК–ГПУ–НКВД–КГБ. 2000. № 2/4. С. 129-178.

49 ОГА СБУ. Спр. 47806-ФП. Т. 1. Арк. 78. Машинопис. Завірена копія. Новые документы и свидетельства о массовых репрессиях 1937–38 лет на Винничине // З архівів ВУЧК–ГПУ–НКВД–КГБ. 1998. № 1/2. С. 183–227.

50 Доклад «Комиссии Шверника». РГАНИ. Ф. 6. Оп. 13. Д. 39а. Л. 4-199. Заверенная копия. Машинопись. «Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы. Т. II. Февраль 1956 - начало 80-х годов». М.: МФД, 2003. C. 541-670.

51 Цит. по: Тепляков А. Г. Машина террора. С. 371-372.

52 Там же. С. 372-373.

53 Там же. C. 371.

54 Государственный архив Новосибирской области. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 80. Л. 23. Цит. по: Юнге М., Бордюгов Г., Биннер Р. Вертикаль большого террора. История операции по приказу НКВД № 00447. М., 2008. С. 448-467.

55 Там же. С. 373.

56 Там же. С. 476.

57 Там же. С. 374.

58 Региональные книги памяти. URL: http://lists.memo.ru/d34/f108.htm URL: http://www.memo.ru/memory/butowo/ch01_02.htm