Мы ставим точки над I
ОСНОВАНА В АВГУСТЕ 2000 года
Читать газету
Архив
Павел Константинович Спегальский с сыном Юрием. Псков, 1911 год. Фотоателье Герасимова.
Его корни и дом его рождения, дом его детства определили его душу, его любовь, его страдания и его труды.
Прадед Юрия Спегальского по материнской линии, мещанин Иван Матвеевич Печенко, 1815 года рождения, оказался в Псковской губернии в 1835 году, будучи переведенным в расквартированный здесь карабинерный полк герцога Фридриха Мекленбургского, дослужился в 1856 году до военного дворянства и двух российских орденов.
С супругой Олимпиадой Антоновной они имели пятерых детей, старший из которых, Фёдор, родившийся в 1845 году в селе Посадниково Новоржевского уезда, оказался на государевой службе в Калишской губернии Царства Польского, был награжден многими русскими и германскими орденами, в а 1902 году оставил службу по причине "совершенно расстроенного здоровья". Выйдя в отставку статским советником, он приобрел в Пскове участок земли с двумя каменными домами на Михайловской улице и вскоре умер. Одним из домов был двухэтажный каменный "образцовый дом", построенный в начале XIX века (там и пройдет в будущем детство Юрия Спегальского), а вторым - купеческие каменные палаты второй половины XVII века - тот самый знаменитый "дом Печенко", получивший имя по своему последнему известному предреволюционному владельцу и ставший духовным домом Юрия Павловича.
Фёдор Иванович был женат вторым браком на Варваре Александровне Жлобинской, с которой нажил троих детей: двух сыновей, Бориса и Николая, и дочь Ольгу, родившуюся в 1890 году. Сам Фёдор Иванович в то время служил в Польше начальником Слупецкого уезда.
Ольга вышла замуж в Пскове за Павла Константиновича Спегальского, каменщика и мастера по декоративной лепке. Среди работ Павла Спегальского был изначальный орнаментальный декор внутри здания и на внешних стенах Псковского театра драмы им. Пушкина, тогда - Народного дома. Отец же Павла Спегальского, дед Юрия, служил столоначальником Казенной палаты Псковской губернии в чине коллежского асессора.
3 июня 1909 года (по новому стилю) у Ольги Фёдоровны и Павла Константиновича родился сын Юрий, которого в метрическую книгу церкви Георгия со Взвоза на берегу реки Великой записали как Георгия.
Так появился человек, постигший в ХХ веке изначальный смысл и суть жизнеустройства средневекового Пскова.
Город Псков к тому моменту был мал, тих и беден.
Каждый город имеет свой код.
Код города - это заложенный в его пространственном расположении, топонимике, планировке, застройке нематериальный смысл существования. Без понимания смысла, сути этого кода города строить невозможно. То есть строить - возможно, но смысла в таких городах нет. И жить в них не нужно.
«Дом Печенко». 60-е годы XVII в. Дворовый фасад. Реконструкция Ю. П. Спегальского.
Код города - это его знак, чаще - сочетание знаков, определяющих жизненный путь, направление развития города во времени и пространстве. Утратившие свой код города разрушаются и умирают.
Псков относится к числу немногих российских городов, в коде которого был изначально заложен сакральный смысл. Этот смысл - в спасении души человека, находившегося в состоянии постоянной угрозы - между жизнью и смертью, между войной и миром.
Житель пограничного Пскова, ежедневно стоявшего в шаге от войны, постоянно помнил о смерти и - соответственно - о спасении своей души. Живя обычно недолго и умирая безвестным, он часто думал о близкой вечности и творил - на века.
Псков - европейский христианский город, выстроенный как место духовного сообщения храмов, окруженных мощной крепостью, и храмов, окружающих эту крепость, с главным храмом - Троицким собором и под покровительством Богородицы (Богоматери). Не всеми понимаемое сегодня выражение "Псков - дом Святой Троицы" как никакое другое отражает изначальный код средневекового города. Город как Дом Бога, который необходимо охранять и защищать.
Известные иконы Пскова, не имеющие аналогов, сохранили изображение всей полноты псковских городских крепостных сооружений - как городских святынь, и на этих иконах Богородица, вознесшись над крепостной стеной, молится о Пскове - о спасении города и его жителей.
Пространство Пскова и пространство вокруг Пскова было заполнено множеством храмов - приходских и монастырских. Можно сказать, что в средневековом Пскове не было ни одного неосвященного участка земли, ни одного забытого Богом места. Не было в средневековом Пскове НИ ОДНОЙ улицы, которая бы не вела к храму.
Храмовое и монастырское строительство в Пскове переживало феноменальный расцвет, начиная с XIV века, - после 1348 года, когда знаменитый Болотовский договор между Псковом и Новгородом положил начало политическому самоопределению Псковской земли. Псковская вечевая республика, признанное средневековое государство, просуществовавшее до 1510 года, приняло на себя ответственность за всё - охрану границ, торговлю, экономику, быт. Псковская республиканская власть (князь, выборные посадники и вечевое собрание горожан) решала вопросы войны и мира, внутренней и внешней политики, территориального развития, доходов и расходов, приращения и защиты собственности, богослужения и суда.
Псков получил исторический шанс на полноценную самореализацию и в течение более чем полутора столетий воспользовался им в высокой степени. Псков XIV-XVI веков - одна из признанных европейских столиц, самодостаточный город, что ярко отразилось в организации городского пространства, культовом, оборонном и гражданском зодчестве, укладе жизни горожан, их внутреннем духовном мире и общественном самочувствии.
Псков - единственный русский город, оградивший в период своего расцвета крепостными стенами городской посад - земли, где жили тысячи рядовых горожан - посадских людей. Псков - едва ли не единственный русский город, где была осознана ценность человеческой жизни, потому что здесь понималась ценность человеческой души - главная ценность христианства.
Жилое пространство Пскова - это насыщенное пространство жизнеутверждения, которому были свойственны боголюбие, эстетика трудолюбия и благоустройства, этика уважения к человеку и эстетика уважения к самому городу.
Логично, что неотъемлемой частью жизнеустройства средневекового Пскова было его стояние на естественном основании - известняковой тысячелетней плите, из которой строились храмы, стены, башни и дома. Город словно вырастал из своей природной основы - как будто божественная сила выносила эти камни из земли и складывала их в упорядоченные совершенные формы. Он стоял на земле прочно и спокойно. Псков - это город на своём месте.
Такой город должен был стоять на реке - около воды, около потока, символизирующего вечное движение. А междуречье - слияние рек Великой и Псковы - придавало Пскову свойственную только великим городам центростремительность. Псков притягивал.
Готовый к постоянной защите, средневековый Псков был строг, аскетичен и функционален. В нём не было ничего лишнего и ничего фальшивого - роскоши, бахвальства, спеси. Это был единственный в средневековье русский европейский город, достигший заложенных в своем изначальном коде высот в политике и культуре.
После XVII века Псков постепенно перестал соответствовать своему коду.
Это было во многом неизбежно. Утрата пограничного статуса, новые формы ведения боевых действий, политическое первенство Санкт-Петербурга, новые экономические приоритеты, административные преобразования и унификация городских пространств (в Пскове это началось после принятия генерального плана 1778 года) привели к десакрализации городского кода Пскова, утрате начального предназначения города. Это было похоже на зарастание и угасание некогда сильного и чистого родника.
И Псков померк. Он ветшал и разрушался - медленно и неуклонно. Но никаких кодов нового смысла его существования найдено не было.
Относительно непродолжительный, менее чем на полтора века, губернский период привнес в городское пространство свою ритмику: новую архитектуру, дополнительную логику, но Псков исторический выжил - его изначальный код оказался много сильнее нового, и он читался по-прежнему ясно, как будто новый профиль был начертан на кальке, а прежний, главный - на настоящем ватмане. Перепланировка Пскова в XVIII веке осталась незавершенной, словно споткнувшись о непреодолимый пласт культурного слоя города - метафизику его божественного Предстояния.
Судьба берегла этот код, сохранила его от многих поздних искажений. Она словно подсказывала, что неизбежное в современности перекодирование городского пространства должно заключаться только в одном - обнаружении и максимальном сохранении изначального кода, открытии его знаков в ландшафте и архитектуре, воссоздании утраченных символов, поддержании в генетической памяти народа сигналов великого прошлого. Потому что утрата идентичности культуры означает духовную смерть народа.
В 1909 году в Пскове родился человек, осознавший эту духовную жизненную потребность города в ХХ веке, услышавший и прочитавший код родного ему города еще в юности - Юрий Павлович Спегальский.
Юрия Спегальского как личность практически полностью создал отец.
Сын вспоминал о нем как о "самом лучшем человеке на свете". Он вырос за большим отцовским рабочим столом, заполненном, по его воспоминаниям, акварельными красками, цветными карандашами, чертежными принадлежностями всякого рода и глиной. Всю жизнь, как семейную святыню, Юрий хранил рабочие инструменты отца.
Вид Пскова XVI века во время осады города войсками Стефана Батория с иконы, хранившейся в часовне Владычного Креста.
Жизнь в поле притяжения "дома Печенко", недалеко от Псковы, в той части города, где тогда оставались еще почти нетронутыми многие памятники средневековья, была похожа на жизнь в колыбели, когда наряду с мудрым и талантливым родителем мальчика растил сам Псков - своими истоками, своим затаенным духом.
Юрий Спегальский вспоминал: "На редкость удачно сложились мое детство и юность, которые как будто специально прошли так, чтобы сделать из меня реставратора и исследователя памятников архитектуры".
В 1916 году семьи Спегальских коснулась Первая Мировая война - Павла Константиновича мобилизовали в армию. В 1918 году, девятилетним, сын увидел отца в последний раз - во время короткой побывки. Перед вступлением в город немецких войск отец забрал свои документы и покинул Псков. Как стало известно только в 1921 году, 15 августа 1918 года Павел Спегальский умер от брюшного тифа в Челябинске, где и был похоронен.
Это известие стало первой подлинной трагедией в жизни Юрия Спегальского.
Вторая трагедия была уже рядом - в 1921 году мать вышла замуж во второй раз. Отчим, Михаил Николаевич Додонов, врач по профессии, человек тяжелого психологического склада, полностью далекий в своих интересах от истории и культуры Пскова, искусства и архитектуры, к страсти своего пасынка относился с крайней нетерпимостью. Увлечению Юрия было послано первое серьезное испытание агрессивным враждебным окружением. В моменты перебранок Додонов рвал акварельные и карандашные рисунки, созданные сыном Ольги Федоровны. Но мать не вступалась за сына. В очередном приступе злобы отчим разбил тщательно склеенный Юрием из обломков псковский изразец с изображением птицы Сирин*, вещей птицы всей его жизни.
Потрясенный мальчик убежал на чердак "дома Печенко", где провел всю ночь и вышел оттуда повзрослевшим человеком - как это бывает, когда люди в детстве переживают сильное потрясение и большую утрату, но выдерживают эмоциональный удар.
На следующий день он отказался от денег отчима и пошел работать в помощники к знакомому печнику. Юрию Спегальскому было 13 лет.
В старом купеческом доме он очистил от мусора и своими руками отремонтировал одну комнату, где и поселился. Рабочие инструменты отца он забрал с собой - они стали его наследством.
Свои автобиографические записки, начатые в зрелом возрасте, но так и не завершенные, Юрий Спегальский назвал "Пасынок".
Позже он написал про "дом Печенко": "…Старый дом казался живым преданным существом, которое никогда не выдаст и всегда поддержит. Сложенные несколько сотен лет назад псковскими каменщиками стены и своды хранили теплоту сердец простых, добрых, справедливых…"
Через два года Михаил Додонов решил уехать из Пскова в Ашхабад, забрав семью, в том числе пасынка, с собой. Юрий сбежал с дороги и вернулся в родной Псков.
Его судьба была окончательно определена.
Спегальский стал работать на стройках, вступив в артель мастеров-каменщиков во главе с Василием Лаврентьевичем Колышкиным. Постижение искусства псковского каменного зодчества он начал с самого основания - с камня. Позже Спегальский напишет, что его тогдашние учителя были "не только исключительно справедливые и добрые люди, но и лучшие учителя для молодого человека, желающего посвятить себя архитектуре, изучению и реставрации памятников древнерусского зодчества".
Юрий Спегальский сознательно пошел в каменщики, чтобы постичь самую суть архитектуры: "Именно этот огромный интерес к строительному делу, и в особенности к каменной кладке, очень большое желание изучить практику возведения каменных конструкций было причиной того, что я стал каменщиком. Основательное знакомство с каменным делом помогло мне понять и по достоинству оценить псковскую архитектуру и псковских зодчих. Я с волнением открывал в этой архитектуре черты творчества простых каменщиков и начал понимать особенности этого творчества. Я старался изучать технические приемы и способы постройки и отделки зданий и вникнуть в смысл этих приемов, отдавая все свободное время осмотрам памятников архитектуры Пскова и Псковской области".
Юрий Спегальский учился в знаменитой 1-й псковской школе, мужской гимназии, альма-матер многих выдающихся людей. В их кругу он не только не затерялся, но стал одним из лидеров. По его инициативе в школе был создан краеведческий кружок, родившийся 27 декабря 1925 года после вечера, устроенного Псковским обществом краеведения в ознаменование 100-летия восстания декабристов, где с сообщениями о судьбах псковичей-декабристов выступили и ученики 1-й школы, пожелавшие после первого успешного опыта продолжить свои изыскания, о чем сообщила уже 29 декабря газета "Псковский набат".
Юрий Спегальский стал "движителем" историко-культурной секции кружка, сделав одним из основных предметов его внимания архитектурные памятники. Его настольной книгой стали Псковские летописи - тексты, на которых не всякий, даже образованный, взрослый сможет долго задержать свое внимание.
Через год с небольшим, 25 февраля 1927 года, в здании бывшей художественно-промышленной школы им. Н. Ф. Фан-дер-Флита (сейчас - здание художественной галереи Псковского музея-заповедника) состоялся 1-й губернский съезд краеведов, в президиум которого, состоявший из семи человек, в числе который были заведующий губернским отделом народного образования, представитель центрального бюро краеведения и заведующий губернским музеем, был избран юноша Юрий Спегальский, ставший по итогам съезда кандидатом в губернское бюро краеведения.
Юрий оказался единственным школьником, работа которого была включена в том же 1927 году в 3-й выпуск сборника Псковского общества краеведения "Познай свой край". В специально созданной по такому случаю рубрике "Страничка нашей смены" было опубликовано краткое изложение доклада Спегальского "Значение памятников древнепсковской архитектуры", сделанного молодым человеком на заседании краеведческого кружка.
Доклад заканчивался словами: "…На какой бы высоте ни находилась техника, наши псковские старые постройки будут вечно юными образцами для вдохновения… Каждый памятник древнепсковского зодчества представляет драгоценную жемчужину в настоящей сокровищнице, которую нужно бережно хранить… Некоторые из них доживают последние дни своей многовековой жизни, и нет никакой надежды на то, что мы сохраним все памятники старины. Поэтому теперь одной из важнейших задач краеведения является изучение и точное фиксирование исчезающих памятников старины. После эти сведения могут оказать громадную помощь делу изучения псковской архитектуры и будут цениться на вес золота".
Профессиональный путь Юрия Спегальского был предопределен. Но готовился он к нему удивительным образом. В "доме Печенко" была создана "Художественная студия Спегальского" - нечто вроде школы рисунка, живописи и пластики. Эта студия объединила круг псковский молодежи, намеренной вместе со Спегальским, вдохновленная им, поступать на архитектурный факультет Академии художеств в Ленинграде.
Самоподготовка оказалась очень эффективной, в 1928 году Юрий Спегальский и несколько его товарищей успешно сдали экзамены и стали студентами Академии художеств. Через год архитектурный факультет после реорганизации Академии был присоединен к архитектурному факультету Ленинградского инженерно-строительного института.
Приезжая из Ленинграда в Псков, Юрий искал и спешил запечатлеть россыпи народного творчества, проводя часы на рынках и ярмарках: "…Большой псковский рынок, деревянная или конная ярмарка - это зрелище, которое для меня в тысячу раз сильнее лучшей картины Рериха… Расписная посуда, сундуки, кафтаны, рукавицы, пояски и проч. … Но разве можно запомнить всё!.. Зарисовал по памяти больше 25 рукавиц - то есть всего ? увиденного…", - писал он из Пскова в письме к другу, Юрию Бродскому.
Спегальский стремился овладеть различными изобразительными техниками: рисунком, акварелью, темперой, маслом, пером с подцветкой. Более того - он собирался освоить технику фресковой живописи и мечтал расписать авторскими фресками весь сводчатый зал в "доме Печенко" - причем сюжеты намерен был взять не иконные, а из истории - сцены "хозяйничания Кудекушки и его компании в год его господства над Псковом… В композиции, рисунке, цвете, фигурах, их движениях и пропорциях, в типах лиц и архитектуре нужно найти и дать что-то существенное, характерное для Пскова…", - описывал он свои планы в письме Ю. Бродскому.
К этому времени Спегальский уже не просто был органической частью мало кем воспринимаемого псковского народа, он чувствовал этот народ своим телом и душой, он был его живой клеткой, его порождением, частью многолюдного целого, полностью ощущая себя не только носителем, но и сознательным хранителем многовековой культурной традиции.
Учеба в ЛИСИ один раз прервалась длительным отъездом в Псков - Спегальскому потребовалось лечение. Врачи в Ленинграде не смогли определить причину сильного недуга, и Спегальский решил вернуться домой, где занялся привычными каменными работами. И выздоровел.
Приводя в порядок здоровье физическое, он думал о том, чем будет заниматься после учебы, и понимал еще раз, что Псков не отпустит его: "…В голове сумбур от наплыва псковских впечатлений. Целую тучу чувств навевает каждый раз Псков. Видно, я по гроб так и останусь псковским патриотом. После Ленинграда меня привел в умиление мягкий псковский ветерок и пушистый снег, покрывший всё здоровым слоем…", - признавался он в письме Юрию Бродскому в 1930 году.
В 1936 году, после окончания института по специальности "Проектирование жилых и общественных зданий", Спегальский поступил на работу в отдел охраны памятников при Леноблисполкоме. После ликвидации в 1927 году Псковской губернии это была единственная структура, работа в которой давала возможность исследовать памятники архитектуры в Пскове.
Реставрационные работы в Пскове вела тогда Ленинградская государственная инспекция охраны памятников. Качество работ возмутило Спегальского. Он, с его отношением мастера к архитектурному наследию прошлого, постигавший это наследие разумом и руками, не мог терпеть неуважение к памятнику и халтуру в труде. В итоге через год ему пришлось уйти из инспекции: производственный конфликт быстро перерос в личный.
Но жить без Пскова он не мог. В 1939 году Спегальский обращается в Совнарком с просьбой вернуть его в Псков. Два года руководит реставрационными работами, но очередной производственный разлад приводит к тому, что местное начальство снова отстраняет Спегальского от руководства.
А на следующий год началась война.
Война показала, что он способен на подвиг.
В течение практически всей Великой Отечественной войны Спегальский находился в Ленинграде, пережив блокаду. Эти годы - отдельная страница его жизни, его подвижнического труда, его служения культуре. Он, архитектор и верхолаз, спасал от разрушения жемчужины петербургской архитектуры - шпиль Адмиралтейства, купол Николы Морского, главки Петропавловского собора, купол Инженерного замка, Михайловский замок, шпиль колокольни Иоанна Предтечи… Их укрывали специально сшитыми из мешковины чехлами - стоя на подвесных досках, на огромной высоте, на ледяном ветру, уже слабея от голода.
Юрий Павлович Спегальский. Портрет работы А. Д. Кириллова. Фрагмент.
Сын Пскова, перечеркнутого в XVIII веке Санкт-Петербургом, спасал город Петра как свой родной. Потом, в перерывах между обстрелами, он участвовал в восстановлении разрушенных снарядами сооружений - и как каменщик, и как верхолаз. По воспоминаниям архитектора В. И. Пилявского, "на территории Адмиралтейства за войну разорвалось более 70 бомб и снарядов. Группа из 15 "эксплуатационников" на ходу пыталась устранять повреждения: чинили крыши, закладывали трещины, замуровывали окна, меняли размороженные трубы. Здесь… выполнял каменные работы "понавыкший каменотесной хитростью" архитектор Юрий Павлович Спегальский…".
Спегальский - единственный, когда у всех остальных уже не было сил - поднялся зимой 1941/42 года на купол Екатерининской церкви на Васильевском острове, чтобы устранить повреждения от прямого попадания снаряда. Спускаясь вниз, он сорвался и упал - но не на землю, а в снег, что спасло ему жизнь. В тот момент он понял, что больше не сможет подниматься ввысь - голова кружилась от голода, а не от высоты.
Блокадной зимой 1941/42 годов Юрий Спегальский создал свои знаменитые карандашные рисунки о Пскове XVII века - самом любимом историческом периоде Спегальского, периоде наивысшего расцвета городской архитектуры, особенно гражданской: "Я выбрал Псков именно XVII века потому, что в то время была пора наибольшего архитектурного расцвета города и по XVII веку сохранилось наибольшее количество данных о городе".
Был холод. Голод угнетал сознание. Рисовать можно было только карандашами, любимые им акварельные краски невозможно было развести - они замерзали в нетопленом помещении. Он выбрал черный и цветные карандаши. В городе, державшемся на последнем - уже не физическом, а моральном - усилии между жизнью и смертью, Юрий Спегальский рисовал торжественные и жизнеутверждающие картины великого родного города. Более 150 цветных и черно-белых рисунков. Троицкий собор 1367 года. Довмонтов город. Храмы. Звонницы. Полонище. Верхние и нижние решетки. Стены. Башни. Великая. Пскова. Броды. Купеческие дома. Дворы. Каменные и деревянные палаты. Балконы. Крыльца. Навесы. Мостки. Амбары. Баньки. Сады. Небеса.
Город не пуст. Он наполнен людьми - на ближнем и дальнем плане. Он живет, дышит, творит себя и любуется сотворенным.
Позже, в 1944 году, эти рисунки были выставлены в Ленинградском отделении Союза архитекторов СССР и потрясли присутствовавших, о чем свидетельствует и сегодня протокол заседания членов Сектора архитектурных памятников от 4 августа 1944 года. Весь мир знает про исполнение в блокадном Ленинграде симфонии Дмитрия Шостаковича. В одном ряду с этим подвигом - псковские рисунки блокадника, архитектора Юрия Спегальского.
Псков, его родной Псков, занятый врагом и недоступный, снился ему блокадными ночами - как сказка, как мечта как спасение. Согревал. Успокаивал. Подпитывал.
Видит Бог, Псков помог ему выжить.
Псков как невидимый поводырь вел его темным зимним вечером 1942 года, после падения с Екатерининской церкви, по переулку к дому, адреса которого он уже не мог вспомнить, но помнил, что где-то там есть квартира, где принимали его друзья… Дойти до своего дома в тот вечер он уже не мог. Он интуитивно добрался по лестнице до знакомой двери и прислонился к ней, не в силах даже постучать. Упал на пол. Известный ленинградский архитектор В. М. Савков и его супруга рассказывали, что открыли дверь, услышав на лестничной клетке какой-то шорох. Измученные голодом люди вдвоем втащили замерзающего Спегальского в комнату и спасли его, отпоив кипятком.
Он же думал о том, как выживет после войны Псков: "Думая о Пскове, о его восстановлении, которое должно было наступить после войны, думая об этом еще в 1941-1942 гг. и прикидывая всяческие вариации и возможности, я самостоятельно пришел не к идее, а к псковскому варианту идеи сохранения остатков старины в современном городе путем создания архитектурных заповедников", - напишет он потом.
Там же, в блокадном Ленинграде, в смертоносную зиму 1941/42 годов, он встретил Ольгу Константиновну Аршакуни, ставшую позже его женой. Истощенную от голода женщину, упавшую на Исаакиевской площади, принесли в Дом архитектора на улице Герцена, где в дни блокады собирались ленинградские ученые. В комнате свободных коек не оказалось, и санитары замешкались - ее некуда было положить. Присутствовавшие спорили, отправлять ли "новенькую" в больницу и переживет ли она этот путь. В помещении поднялся только один человек, который не участвовал в споре, и молча указал на свое место в углу комнаты. Сам же он пошел в коридор, где просидел всю ночь. Это был Спегальский. Они были тогда совершенно незнакомы друг с другом.
"В тот момент мне запомнились особенно его глаза - голубые, ясные, родниковой чистоты, какие бывают только у детей".
Ее положили на койку, и она потеряла сознание.
На войне погиб ее первый муж. В блокаде не пережив голода, умерла маленькая дочь. Жизнь казалась бессмысленной и завершенной.
Они встретили друг друга, чтобы расстаться, не произнеся ни слова - на следующий день ее отправили в стационар.
А летом 1942 года судьба свела их на архитектурных работах в Александро-Невской лавре.
"Вы узнали меня?" - "Да. И очень обрадовался, что вы остались живы".
Ей захотелось жить.
Живой израненный Псков звал его и молил о помощи. Не слышать этот зов Спегальский не мог.
С момента освобождения города (23 июля 1944 года) Спегальский жил только одним - возвращением в Псков. Он просил об этом, начиная с 1943 года, как только оправился от инфаркта, перенесенного в Тихвине, и его просьба была, наконец, удовлетворена. Он не мог заниматься ничем другим, кроме как Псковом. Он пытался представить себе родной город после войны, после разрушений - и не мог, но от этого тяга туда была еще сильнее.
Ольга Аршакуни вспоминала в своей так и не опубликованной в полном объеме "Повести о 40-х годах": "За короткое время Ю. переменил несколько учреждений, ни одна работа его не удовлетворяла. Он хорошо понимал, что занимается не тем, чем надо…
Если можно было не сомневаться, что Ю. подчинится мне во всех вопросах порядка семейной жизни, то в одном, самом главном для него - в его тяге к Пскову - он был для меня "волком", которого как ни корми, он все в лес глядит. Псков заслонял меня. Он жил в его сердце крупным планом, прочно. Он отодвигал меня собою на второй план. И за эту целеустремленность Ю. я любила его особенно сильно…"
Вот как Ольга Константиновна узнала о том, что Спегальского направили-таки в Псков: "…Сегодня, когда я вернулась из командировки и поднималась по лестнице в ГИОП (ГИОП – государственная инспекция охраны памятников. - Авт.) , на площадке у окна увидела Юрия. Он ждал меня. У него был странно понурый вид при ярко сияющих глазах. В руках он держал письмо. "Читай", - сказал он мне, передавая письмо. Письмо было из Москвы. Оно содержало в себе назначение его в Псков на работу. У меня сжалось сердце… Справившись с собою, я сказала: "Ну, что ж… Поздравляю тебя! Наконец-то ты дождался того, о чем мечтал…".
Великая Отечественная война прошлась по Пскову чрезвычайно тяжело. Причем когда в 1941 году город был оккупирован, военные действия быстро отошли в сторону, что отчасти спасло архитектуру.
А в 1944 году длительное освобождение, занявшее почти полгода, сопровождалось масштабными бомбардировками города с воздуха и плотными артобстрелами. В итоге жилая и общественная застройка городского центра была разрушена на 44%. Из 62 тысяч довоенного населения день освобождения в Пскове встретили 143 человека. Памятникам архитектуры всех периодов был нанесен чудовищный урон. От железнодорожного вокзала был виден Троицкий собор.
По немыслимой и трагической логике судьбы, масштабные военные разрушения сделали открытым вопрос о том, как теперь застраивать Псков, в первую очередь исторический центр, насыщенный памятниками истории и культуры. Город лежал в руинах, и от людей зависело, в каком образе он будет восстановлен, воссоздан. Появился уникальный шанс масштабной реставрации и аутентичного восстановления не только памятников, но значительной части городского пространства, самой градостроительной композиции.
5 октября 1944 года Спегальский был назначен начальником Псковской областной инспекции по охране памятников.
После нескольких командировок "на разведку" Спегальский и Аршакуни перебрались в Псков жить и работать.
Ольга Аршакуни писала: "Псков! Этот город мог бы быть радостным праздником бесконечно долгих дней. А стал… тяжелым страданием мучительных сомнений, утраченных надежд и разочарований… И все же… я полюбила этот город за муки и разочарования, за сомнения и утраченные надежды…
…Мы приезжаем в Псков ранним утром. Еще с поезда Ю. показал мне мерцающий вдали силуэт собора. Теперь мы около него… В открытых проемах храмов и колоколен свищет ветер, и шумно мечутся галки. Галки!.. Их крики и трепыхания черных крыльев особенно привлекают мое внимание. Много лет спустя, где бы потом я ни услыхала их крики, тотчас перед моими глазами возникал огромный белый собор, гордо устремленный к небу, к солнцу и весь город - Псков - любимый город моего любимого!..
…Я возвращалась из Пскова со смутным чувством грустного разочарования. Необыкновенная красота города, древнего прекрасного великана, была поругана войной… Страшными ранами зияли разрушения и, казалось, черное облако войны все еще присутствует в нем. Не верилось, что когда-либо воскреснет вновь былая красота… Нет! Не верилось. Сомнения мучили меня. "Ты веришь в восстановление?", - спросила я Ю. Мы сидели в поезде, и монотонный стук колес настраивал на размышления. "Конечно, верю", - твердо отвечал Ю."
Обнаженное пожаром войны пространство города приоткрыло изначальный код Пскова, сделало его доступным для нового прочтения. Спегальский понял это и увидел в трагической ситуации шанс на духовное возрождение родного города. Он был готов поднять Псков буквально из пепла и открыть его богатства миру.
Страна была информационно закрыта, и Юрий Спегальский не мог даже предполагать, насколько точной и современной была тогда его идея: практически все разрушенные исторические города Европы после окончания Второй Мировой войны начинали свое восстановление с разработки нового проекта охранных зон! Самые разные специалисты, вне связи друг с другом, увидели и осознали свой шанс: возродить древние города в максимально возможной полноте их былого величия. Юрий Спегальский, изолированный, как и большинство архитекторов в СССР того времени, от мирового архитектурного и культурного процесса, оказался на самой его вершине, на самом острие, а внутри страны он трагически опередил свое время.
Спегальский писал: "…Надо проводить восстановление Пскова как в интересах сохранения архитектурного наследия древнего города, так и в интересах развития архитектуры нового Пскова… Без выявления характерных черт Пскова, выявления его памятников и включения их в композицию всего города невозможно решить планировку и застройку Пскова с наибольшим архитектурно-художественным эффектом…"
Спегальский предложил свой план создания в городе целой системы охранных зон (которые он назвал архитектурными заповедниками) нашедший вскоре свое место в перспективном проекте восстановления Пскова, которым занимались тогда ленинградские архитекторы, работавшие над новым генпланом Пскова. Проектом архитектурных заповедников предусматривалась органичная связь новой планировочной системы с архитектурно-планировочными приемами древних псковских зодчих.
В основе проекта архитектурных заповедников лежала такая, казалось бы, очевидная (после ее оглашения) мысль о том, что для восстановления композиционной роли памятника архитектуры в городской среде необходимо оценить всю сложившуюся историческую планировку и застройку древней части города, а не выбирать небольшие "точечные" участки с сохранившимися памятниками для охраны этих строений без учета их планировочной и объемно-пространственной связи с окружающей средой.
То есть город предлагалось обозреть и оценить во всей полноте его уникального архитектурного и градостроительного наследия - и выявить его максимально полно, максимально цельно, максимально достоверно: "Мы должны не только восстановить памятники Пскова… но и возродить красоту Пскова, чтобы он был именно Псковом, чтобы не померкла именно его красота, ему одному присущая… Можно ли восстанавливать Псков, создавать его новую архитектуру, не учитывая его замечательного прошлого? Это было бы непростительной ошибкой!.."
Спегальский нашел способ открыть и защитить исторический код Пскова.
Заслуженный архитектор России Галина Боренко, главный архитектор генплана Пскова, вспоминает: "Спегальский впервые сформулировал строительные режимы охраны историко-архитектурных памятников Пскова в пределах Окольного города, наметил охранные мероприятия: установление охранных зон вокруг памятников, выделение зон регулирования новой застройки, названных в проекте кварталами особой застройки, предполагавших сохранить не только масштабную по отношению к сохраняемому памятнику или ансамблю памятников застройку, но и воссоздать фрагменты планировки и озеленения древнерусского города в условиях развития современных городских функций…
…Была поставлена задача создания в реконструируемом городе системы зон застройки, отличающейся по высоте строений, плотности, характеру архитектурного решения, выявляющих особенности многовековой сложившейся планировки и открывающих с их учетом путь к оригинальным решениям в новых районах".
Исторический Псков предлагалось аккуратно и тактично вписать в современный - так, чтобы они не мешали, а помогали жить друг другу: "…Выделение городских территорий с определенными к их стройке требованиями - это первое приближение к тому, чтобы решить сложный вопрос развития композиции города не в ущерб ни памятникам, ни новой застройке".
Спегальский писал: "…Общее впечатление от всего центра города, если мысленно не разделять его, также в очень большой степени будет зависеть от того, в каком состоянии и окружении будут находиться памятники, будут ли они расположены на восстановленных древних улицах или на задворках посреди кварталов, будут ли в окружении низкой и редкой застройки или высокой и плотной, совершенно открыты или окружены зелеными насаждениями".
Он первым сказал про необходимость выделения в исторической части Пскова полностью пешеходных зон - тех самых древних улиц, масштабы которых были оптимальны для идущего пешком человека, попавшего внезапно сквозь невидимую стену в магическое пространство средневековья: "…Такие улицы, сами по себе, являются памятниками древней планировки Пскова и должны быть сохранены".
Более того, понимая колоссальное значение топонимики, магическую силу названий, имен собственных, без восстановления которых образ города будет неполноценным, Спегальский предпринял попытку убедить власти в необходимости не только восстановления древних улиц в Пскове, но и возвращения улицам изначальных, уходящих своими корнями в века, названий.
3 апреля 1945 года он писал заместителю председателя Псковского облисполкома А. И. Перегуду: "Говоря о Пскове, невольно всегда приходится резко проводить грань между "древним Псковом" и "новым Псковом". Оскудение Пскова и разрушение его в начале XVIII века и середине его и перепланировка 1778 года почти стерли с лица земли тот город, который столетиями слагался, накапливая век за веком плоды творчества многих поколений народных масс и следы исторических событий. Перепланировщики 1778 года постарались, насколько это было в их силах, удалить всё то, что могло бы напоминать прежний Псков. Очень немногие из старых улиц не были уничтожены, но они получили совсем другие названия. Само собой разумеется, что новые улицы получили названия, также ничего общего не имеющие с старым Псковом. Это было неизбежно в тот век презрения к народному и особенно к русскому народному…"
Эти обращения, как и предложения по восстановлению древних улиц, были полностью проигнорированы.
Галина Боренко вспоминает: "Наряду с системой городских магистралей предполагалось создать среди зелени пешеходные пути, свободные от потока транспорта… Эти пешеходные пути предполагалось организовать по направлениям древних улиц. Вот почему в проекте уделено особое внимание воссозданию фрагментов древних улиц: "…если здание в древности находилось на площади, наилучшим условием для выявления его архитектуры было бы восстановление вокруг него точно такой же по размерам и конфигурации площади с застройкой, подобной по общему характеру первоначальной застройке".
"Зеленые зоны" - скверы, сады, парки, бульвары - получали в планах Спегальского особую функцию и "должны были соединять охранные зоны - преимущественно ансамбли древних улиц и площадей. К ширине и профилю восстанавливаемых улиц предъявлялись требования масштабного соотношения с формирующей их застройкой. Расположение озелененных зон в плане совмещалось с участками, представляющими археологическую ценность, то есть планировочными средствами предлагалось осуществить охрану ценного культурного слоя в городских условиях".
Будущие раскопки на территории "зеленых зон", как это хорошо понимал Спегальский, могли привести в дальнейшем к раскрытию новых памятников и их восстановлению, воссозданию давно скрытых под землей строений средневекового города.
Спегальский не просто видел этот город - он разработал его планировку - каждый квартал, каждую тропинку, каждый дом. Он ВСЁ нарисовал, ВСЁ вычертил, ВСЁ описал. Каждый штрих на своих планах он сверял с пульсирующим у него внутри историческим кодом Пскова.
Он подарил городу Пскову - город Псков.
Спегальский лично установил по различным источникам местонахождение в исторической части Пскова 216 каменных гражданских построек XVI-XVII веков. По сути дела, он раскрыл средневековый Псков, стертый в XVIII-XX веках не просто с поверхности земли - стертый из человеческой памяти.
Казалось, что Спегальский сам пришел оттуда, из Пскова XVII века - сквозь века, из глубины древности - как очевидец, как мастер, как автор.
Никогда раньше с XVIII века Псков не был так близок к своему подлинному прочтению.
Если бы случилось чудо и концепция Спегальского была бы реализована в послевоенные годы в полной мере, то Псков - весь его исторический центр - уже в советское время мог быть включен в Список Всемирного Наследия ЮНЕСКО. То, что сейчас является для города далекой мечтой в отношении всего нескольких объектов культурного наследия, тогда могло стать венцом послевоенного подвига реставраторов, одним из величайших событий в русской и европейской культуре второй половины ХХ века.
Не стало. Никто, кроме Спегальского и нескольких лично близких ему людей, не услышал тогда гудящий из глубины веков и взывающий к современникам код города. Код - как колокол.
Не отозвалась волна, идущая от предков. Потомков не нашлось.
12 лет спустя, в 1959 году, Спегальский без всякого пафоса скажет: "…Если бы этот проект выполнялся, то Псков дал бы нам неплохой пример решения задачи сохранения памятников в условиях восстановления и развития города… Ни одного квадратного метра архитектурных заповедников в Пскове так и не сделано".
Доктор исторических наук, профессор Анатолий Кирпичников с горечью отметил: "В первые послевоенные годы Ю. П. Спегальский попытался восстановить историческую застройку и планировку Пскова. Тогда, в разрушенном войной городе, это можно было сделать без ущерба для "социалистического строительства". Его предложения были дальновидны, они опередили свое время. Сегодня мы, может быть, обладали бы целостным по застройке и сохранности городом выдающейся градостроительной ценности, в котором современное не противоречило бы прошлому. Автору этих предложений, вместо поддержки, приписали "политику", он де "хочет вернуть Псков в семнадцатый век". Центр города застроили бездарными по архитектуре зданиями, нарушив его ансамблевое единство".
Но Спегальский отказывался считать свою задачу невыполнимой.
Он приехал спасать свой родной город, бороться за него, служить ему - и делал это упорно, искренне, упрямо.
Это вызывало не только несогласие, не только зависть, но и ненависть.
Ненависть настигла его не сразу.
Юрия Спегальского и Ольгу Аршакуни поселили в бывшем доме настоятеля на территории Мирожского монастыря - напротив Спасо-Преображенского собора.
Удивительно, как во Пскове пересекаются жизненные пути великих людей и великих памятников культуры!
Ольга Аршакуни вспоминала: "1945 год! Я приехала в Псков весной. Это было время только что отзвеневшего ледохода… А вода под нами еще не угомонилась. Она клокотала, волновалась, дрожала и пенилась, швыряя в разные стороны плоскодонную лодку, на которой мы с Ю. отправлялись на тот берег… Монастырь принял нас в свои объятия. Внутри монастырского двора против собора стоял небольшой деревянный домик на высоком каменном подвале - бывшие кельи монахов и службы. В этом-то домике Ю. получил новое жилье. Небольшая квартирка состояла из 2-х комнат, окна которых смотрели на собор, и поэтому его величественное воздействие продолжалось и в помещении…"
По приезду в Псков Спегальский с присущей ему жадностью к работе наметил список первоочередных мероприятий. Основным из них была организация первой проектно-реставрационной мастерской, которая и была основана в итоге в феврале 1946 года. Он стал ее первым руководителем.
У мастерской не было практически ничего: помещений, оборудования, рабочих. Ему или не давали материалов, или давали их в последнюю очередь и по минимуму - точно из одолжения. Вместо необходимых 20 рабочих предоставили двоих. Тогда он пошел по городу и окрестным деревням и стал собирать своих старых друзей - каменщиков, штукатуров, плотников - и создал-таки специальную строительную бригаду, которая на долгие годы стала основой, ядром всего коллектива производственной мастерской.
Это был один из немногих моментов его взрослой жизни, когда он был счастлив. Он жил в родном городе, среди родных ему по духу людей, вместе с любимой женой. Он занимался любимым трудом.
Ольга Аршакуни вспоминала, что "очень любила наблюдать, когда он, вооружившись мастерком, где-нибудь высоко на барабане одного их памятников, вместе с рабочими творил, как Бог… Он отдавался всей душой любимому своему делу, и я радовалась за него…"
Ей, внутренне противившейся переезду в Псков, в какой-то момент показалось, что всё налаживается, всё благоустраивается: "На первых порах жизнь во Пскове мне очень понравилась! Романтика древнего города захватила меня. С раннего утра с карандашом в руках я уходила в город рисовать его памятники. Их было много. Мне хотелось передать в рисунках боль израненного войной прекрасного города: изуродованные, пробитые снарядами белокаменные стены церквей и башен… Дома я развешивала рисунки по стенам, и мы обсуждали их вместе с Ю. Он рисунки хвалил, и мне было радостно и хотелось работать еще больше…"
Она почувствовала, услышала и увидела исторический код Пскова.
То, во что она почти не верила после первого приезда, начинало воплощаться в жизнь на ее глазах: "Реставрационная мастерская успешно работала… Много памятников было сохранено от дальнейших разрушений. Целый ряд памятников отремонтированы. Покрытия их восстановлены в характере XVII века чешуйчатым деревянным лемехом. Изготовление лемеха Ю. наладил на месте в самой мастерской. Он мечтал возродить покрытие памятников из поливной черепицы… Постепенно исчезали зияющие раны, нанесенные войной. Памятники начинали звучать и жить…"
Спегальскому в первую очередь мы обязаны тем богатством Пскова, которое пережило не только войну, но и послевоенное восстановление. Он спас своим подвижническим усилием десятки памятников от сноса. Чумная идея "оставить в Пскове две-три церкви, остальные снести", носившаяся в больных головах большевиков от культуры, не была реализована. Не все пространства в историческом центре города были застроены. Начавшаяся реставрация церквей и гражданских зданий в большинстве случаев была научно обоснованной и профессионально исполненной. Искалеченное тело города прорастало одухотворенными и сильными творениями древних зодчих, возвращенными к жизни шершавыми ладонями их духовных наследников.
Спегальский сделал более 400 обмерных чертежей к проектам реставрации и реконструкции памятников архитектуры Пскова. Подготовил детальные проекты реставрации древнего Троицкого собора, церквей Николы со Усохи, Богоявления с Запсковья, Иоакима и Анны, Козьмы и Дамиана с Гремячей Горы, Василия на Горке, колокольни церкви Михаила Архангела, Мирожского монастыря...
Спегальский и Аршакуни были совершенно уверены в том, что открытое и достигнутое должно радовать, более того - делать счастливыми - всех, кто жил в Пскове.
Они ошибались, как она осознала это позже, когда тайное уже стало явным: "…Мы не замечали глаза… Много глаз - враждебных и злых, назойливо следящих за нами. До чего же мы были наивны и просты душой!"
Возникало много проблем, и одна из них - стремление Спегальского к максимальной независимости. Он слушал только свой внутренний голос, указывавший ему, что и как делать. Он слышал только код Пскова. Чутье мастера подсказывало единственно верный путь к подлинному. Всё остальное он воспринимал как условности.
Ольга Ашакуни свидетельствует: "Спегальский делал всё не торопясь, широко задумывая, заглядывая далеко вперед. Он забывал о так называемых темпах и о формальном выполнении плана. Он никогда не умел ловчить и приспосабливаться, не умел быть дипломатом с высоким начальством…"
Свободный, независимый в суждениях, прямой и открытый, истовый в своей правоте, Юрий Спегальский физически и морально не мог ужиться с советской системой, где синонимом человека стал пресловутый "винтик". Мастер не мог кланяться, мастер мог только честно трудиться и требовать уважения за свой труд: "…у Юрия начали возникать какие-то конфликты с сослуживцами и начальством. Драги** был им недоволен. Жаловался мне, что Ю. не выполняет его распоряжения, а делает всё по-своему. С инженером Гедике***, с которым у Ю. была взаимная антипатия, конфликты приобрели наиболее острую форму… Я не вдавалась в сущность этой возни и не подозревала о назревании большого тяжкого конфликта. Во многом я не разобралась тогда…
Я долго не придавала значения странным назойливым действиям его [Гедике] и всех других. Не угадывала, что дело не только в мелких людишках… А кое-кому покрупнее деятельность Спегальского мешала ломать, портить, разрушать памятники старины… Спегальский, защищая памятники, путался под ногами. Мешал развороту строительных работ в центре города. В представлении "власть имущих" Спегальский тянул историю вспять - к XVII веку".
Реакция чиновничества была предсказуема и наступила довольно скоро. События догоняли и ускоряли друг друга.
16 февраля 1946 года Спегальский был назначен начальником реставрационной мастерской.
Через год с небольшим, 16 мая 1947 года, ему был объявлен строгий выговор за невыполнение плана.
Через месяц, 17 июня, Спегальский был освобожден от обязанностей начальника проектно-реставрационного бюро как не обеспечивающий руководство и переведен на должность руководителя проектно-реставрационной группы.
В августе 1947 года он был назначен на должность старшего архитектора - инспектора, которому был поручен надзор за состоянием и сохранностью памятников по области и составлением проектов по реставрации и консервации памятников.
Но и в качестве рядового архитектора он не вписывался в создаваемую в Пскове систему отношений в сфере охраны памятников.
Памятники культуры, по мнению властей, стали занимать в Пскове слишком много места. И при таком подходе само присутствие в городе Юрия Спегальского, воплощавшего право этих памятников на полноценную жизнь, было нетерпимо.
Для того, чтобы не слышать фальши, достаточно просто убрать камертон.
В конце 1947 года Спегальский, пришедший к невозможности воплотить в Пскове свои замыслы, покидает родной город. Думалось - навсегда. Получилось - более чем на 20 лет.
Полюбившая и понявшая благодаря Юрию Спегальскому Псков Ольга Аршакуни в отчаянии писала: "…До сих пор мне не ясно, почему новый… город надо было создавать в центре, внутри древних стен, среди памятников на старой сетке улиц, давя и застраивая памятники огромными домами? Почему?.. Зачем?.. Зачем существует охрана памятников? Почему есть люди, готовые отдать все свои силы, чтобы сохранять сокровища русской старины из века в век для новых поколений, если одновременно с этим безнаказанно летит в воздух уникальный памятник XVII века церковь Николы Большой крест весь из резного белого камня?..
Я знала, что Ю. не дадут возможность работать по его призванию, что мечты его погибли, затоптанные в грязь. Нужно было найти выход, чтобы не потерять всё… В Академии художеств мне попалось на глаза объявление о приеме в аспирантуру. Вот выход! "Поступай в аспирантуру", - предложила я Юрию… Ю. согласился с моим предложением. Он сдал экзамены в аспирантуру и получил в Пскове окончательный расчет…
…Мы ехали из Пскова на грузовой машине в густой непроницаемой пелене тумана…"
Они возвращались в Ленинград - город, где они преодолели смерть.
Теперь там надо было каким-то образом жить.
Двадцатилетняя разлука с родным городом прошла в ежедневных размышлениях о нем и трудах. Работая с 1959 года в Ленинградском отделении Института археологии Академии Наук СССР, он, не чаявший додумать многое из начатого, не только додумал, но и дописал, дочертил. Вышли книги, и среди них, в 1963 году, - "Псков", ставшая настольной для всех, кто прикасается к сокровищам архитектуры города. Не надеясь на возможность воплотить своими руками выношенные в сердце и выстраданные проекты, он воплотил их на бумаге, пером и в цвете, выписывая дорогие сердцу детали и сопровождая ватманские листы подробнейшими описаниями.
Он писал не для ученых, точнее - не только для ученых. Он писал в первую очередь для мастеров - для тех, кто сможет принять из его рук мастерок и кирку.
Последней верой своего измученного сердца он верил в народ, который должен явить на свет продолжателей народной традиции.
Ему надо было передать кому-то достойному в будущем код города.
Он надеялся быть прочитанным и понятым.
И так - вернуться в Псков.
…Он не чаял вернуться в Псков, но вернулся.
Вернулся за 150 дней до смерти, которую он предчувствовал, но от которой надеялся уйти хотя бы еще на немного в тепле родившего его города.
В 1968 году Управление культуры Псковского облисполкома предлагает Юрию Спегальскому возглавить Псковские проектно-реставрационные мастерские.
Это было его предсмертное счастье.
…Он так боялся не успеть, что даже не стал дожидаться предоставления положенной ему квартиры, и обменял ленинградскую на псковскую. Он знал, что больше не вернется в Ленинград, и никакая точка приюта в этом городе, где столько было пережито, ему уже не была нужна.
Он перевез в Псков всё - сделанную своими руками мебель, библиотеку, архив, дорогие сердцу предметы быта.
Ольга Константиновна Аршакуни приехала вместе с ним.
Она слышала код города. Она понимала, куда и зачем он едет.
С сентября 1968 по январь 1969 года Юрий Спегальский создал свое завещание Пскову - "Перспективный план реставрации, восстановления и консервации памятников архитектуры города Пскова с разработанными графическими схемами историко-архитектурных комплексов".
В полном объеме он не опубликован до сих пор. Его и сейчас изучают в рукописи.
Исторический Псков в пределах Окольного города - это ТРИ ПРОЦЕНТА современной городской территории. Объединенная охранная зона Пскова, красная линия которой была разработана Юрием Спегальским, занимает сейчас площадь 331 га.
В одном из своих выступлений в 1945 году Спегальский сказал: "…То "кое-что", что осталось от древнего Пскова, имеет такую ценность и такую силу, что именно оно украшает и делает его Псковом…"
Не услышали!
…Юрий Павлович Спегальский умер 17 января 1969 года, после первого производственного собрания в проектно-реставрационной мастерской, для организации которой приехал в Псков.
Валентин Курбатов написал в 1989 году: "Изношенное, долго отлучаемое от единственного дела, к которому было призвано, сердце не выдержало…".
Песня печали Алконоста заглушила песню радости Сирина.
Он многого не увидел из того, что было после, и слава Богу.
Псков пал жертвой тупой и бездарной типовой застройки, заполонившей всё его пространство с севера на юг и с запада на восток. В Пскове поселилась и расползается чума архитектурно-строительной вседозволенности, нашествие которой для исторического города равносильно нашествию варваров.
Ни одно современное здание, построенное в Пскове на месте памятника архитектуры или оскорбившее его своим наглым присутствием рядом, не встало вровень с уничтоженным произведением искусства. Все они - даже при некоем разнообразии физиономий - являются плодами морального падения.
Множество из построенного вопреки Пскову проклято навсегда. Код Пскова - своенравный сильный код свободного и гордого города - поразил и обездвижил каменные чудовища, порожденные сном разума.
Гниет на глазах у всех гостиничный комплекс с "колпаком" на берегу Великой, унизивший Мирожский монастырь. Не достроен и не доломан, торчит последними бетонными костями дворец пионеров и школьников на месте бывшего Симеоновского монастыря на Железной горке. Едва не был сброшен вниз по течению Великой первым же ледоходом мост имени Советской Армии, влепивший сбоку "пощечину" дому купца первой гильдии и благотворителя Петра Денисовича Батова. Никак не обретет покой кинотеатр "Октябрь", посаженный на месте Пушечного шатра перед Приказными палатами. Сыплется штукатурка с недозаселенных попугайчатых домиков, поставленных на шатком берегу Псковы - на месте Рыбного торга, на тысячах никогда теперь уже не доступных предметах материальной культуры. Зияет пустыми безжизненными глазницами холодных темных окон десятиэтажный дом, нависший над Покровской башней и храмом Покрова и Рождества Богородицы.
В чьи больные головы пришли эти мрачные видения? Кто строил их? Каким моровым поветрием занесло этих людей в Псков? Что значит для них этот город? Понимают ли они, где живут? Ведают ли, что творят?
В 1958 году, расписывая декоративное панно "Земля родная Псковская", Спегальский написал: "Устроена сия завеса в лето 7464 для окон повалушенных от пыли пылючие, от вони вонючие, от дыму черного, от света нощного, от взору недоброго. А расписана сия завеса не по боярским наставлениям, а что душе любо, то и писано: солнце, и звезды, и облака, Псков-град, и земля Псковская, и звери, и птицы, и мужики, и бабы простые псковские. А завесу завешивай не завешивай, но того не забывай никогда, что от зла ею не завесишься, коли в сердце зло. А чтобы добрый живот в доме был, огради свою душу от всякой недоброты и сердце отврати от злобы, и не войдет в дом твой зло из заоконья".
Не читали. Не видели. Не понимают.
Как любым интервентам, им чужд код города Пскова.
60 лет назад, в 1949 году, он говорил: "Архитекторам, которым поручено создавать современный Псков, необходимо проникнуться сознанием высокой ответственности. Они работают в одном из интереснейших городов России, городе, который был некогда крупнейшим центром русской культуры, который создал замечательное искусство и до сих пор хранит сокровище этого искусства.
…Современные зодчие Пскова обязаны прочувствовать все особенности этого города, всё своеобразие его: характер, уют, красоту, понять, из чего складывается такое впечатление от города, какие частности создают его характер. И застраивать город сознательно, подчеркивая его красоту.
Псков имеет все возможности для того, чтобы стать еще более замечательным городом".
Если бы он в это не верил, он не смог бы трудиться.
Если бы в это не верила Ольга Константиновна Аршакуни, она не смогла бы сделать то, что сделала после его кончины.
Потрясающие слова написал ей после ухода Спегальского Дмитрий Сергеевич Лихачев: "…Он всегда хотел Вашей радости. Поэтому и вещи такие для Вас делал. Да и всем он хотел радости - поэтому и красоту старую любил. Сам-то он о былой псковской красоте не горевал, а радовался тому, что такая была, и всем хотел открыть эту красоту. Поэтому не нарушайте его завещание. Старый Псков и в своих произведениях он изображал не разрушенным, а живым, воскресшим.
Переборите, пожалуйста, себя.
Ваше положение худо тем, что Вы остались одна.
Но ведь так и должно было быть: либо он должен был остаться один, либо Вы. Остались Вы. Для Вас хуже, но ведь для Юрия Павловича лучше?
Несите Ваше горе легко".
Она опубликовала больше трудов Спегальского, чем было опубликовано при его жизни. Она организовала выставок - больше, чем при его жизни. Добилась открытия музея-квартиры. Собрала архив. Она сделала наследие Спегальского из явления научной жизни явлением общественным, общероссийским, европейским.
Всех окружающих ее людей она делила на единомышленников и противников Юрия Спегальского. Первые были ее друзьями. Вторые - врагами. На всю жизнь.
Она работала над его наследием до последних сил - так же, как они трудились в блокаду на гибнущих памятниках Петербурга. Отказывала себе во всем, а в самое последнее время - даже в общении с близкими людьми.
Одна из подруг ее последних лет, учитель Зоя Кочегарова, вспоминает: "Случалось, она никому не открывала дверь. Однажды, когда я пришла ее навестить (она болела), Ольга Константиновна, с трудом подойдя к двери, сказала: "Я знаю, Зоенька, что это Вы. Но я не открою: мне плохо, и я никого не хочу видеть. Извините…" Отходя от двери, я услышала приглушенный стук пишущей машинки… Ольга Константиновна, будучи больной, слабой, продолжала работать. Ей, человеку работоспособному, организованному, но чувствующему свой конец, панически не хватало времени".
Этот страх перед утекающим, как речной песок из рук, временем, знал и Юрий Павлович Спегальский. Осенью 1965 года, менее чем за четыре года до кончины, он написал Юрию Ильичу Бродскому: "Теперь уже о лени нет и речи - неделями, месяцами и годами (долгими ли?) приходится корпеть над тем, что надо сделать в жизни (и все равно - не успеешь!). Изразцы, печки, киоты, интерьеры псковских палат, книги о псковских каменщиках, о древнем русском жилище, виды древнего Пскова, картины его жизни - всё это требует - сделай, сделай меня скорее, неужели ты так и уйдешь, не породив нас, не дав нам жизни? И я чувствую, что не сделать что-либо из этого - предательство с моей стороны, смертельное предательство по отношению к тому, что я люблю. И сижу. Но какой темп исполнения моих замыслов! Чтобы сделать всё, нужны десятилетия!"
…Смерть Ольги Константиновны была ужасна: открывая форточку дома, она упала со стула и получила переломы. Ее поместили в областную больницу, сделали две операции. Но в человеческом смысле относились к старому и беспомощному человеку, страшно переживавшему невозможность самостоятельно ухаживать за собой, без внимания, равнодушно. И когда Ольга Константиновна со свойственной ей твердостью потребовала должного ухода, врачи в ответ отправили ее в областную психиатрическую больницу, и это окончательно сразило ее. Случился инсульт.
5 сентября 1991 года она скончалась.
Теперь они снова рядом друг с другом.
Они лежат друг около друга на старом Мироносицком кладбище, ветшающем псковском мемориале ХХ века, Юрий Павлович Спегальский и Ольга Константиновна Аршакуни. 100 лет со дня рождения исполнилось им с разницей в один год. Ей - на год раньше.
Они прожили каждый свой век - вместе со Псковом, городом их жизни и городом их смерти. Они разделили с городом всё, что выпало ему в этом проклятом и великом столетии - войну и мир, запустение и оживание, мучение и счастье, отчаяние и последнюю надежду.
И с ней ушли.
Над их могилами - кресты, контур которых начертан той же рукой, что и контур креста над могилой Анны Андреевны Ахматовой, рукой каменщика и реставратора Всеволода Петровича Смирнова.
В музее-квартире Спегальского хранится созданная руками Юрия Павловича в 1958 году "завеса опочиваленная" - одна на двоих.
Поверху ее на левой стороне написано: "Сия завеса опочиваленная устроена, чтобы спать", а справа: "Удобно было, чтобы сны за нею снились желанные".
Надпись внизу на левой стороне обращена к супруге: "Государыне моей Ольге Константиновне грезилось бы солнышко ясное, золотые поля и дубравы тенистые Сиверские, птахи лесные, лазоревы небеса, снились бы кони борзые, да псы, да иные звери домашние".
Надпись на правой нижней стороне Спегальский обратил к себе: "А мне снилось бы приволье былое, земля родная Псковская, Пскова-река, по камушкам журчащая, старинный дом, тихий наш старый сад, снились бы старые друзья, каменщики псковские да каменная работа".
Они и сейчас видят эти сны.
Они и сейчас слышат код города Пскова.
В работе над материалом автор использовал следующие труды:
1. Ю. П. Спегальский. Псков. Л.-М., 1963.
2. Ю. П. Спегальский. Каменное зодчество Пскова. Л., 1976.
3. Ю. П. Спегальский. По Пскову XVII века. Л, 1974.
4. Ю. П. Спегальский. К вопросу о названиях улиц в древнем Пскове. Вступление и публикация М. А. Кузьменко, комментарий И. О. Колосовой // Псков. Памяти Юрия Павловича Спегальского. Псков, 1999.
5. О. К. Аршакуни. Народное зодчество Пскова. М., 1987.
6. О. К. Аршакуни. Предчувствие. Л., 1987.
7. О. К. Аршакуни. Из "Книги о 40-х годах". Публикация и комментарий Ж. М. Аракчеевой // Псков. Памяти Юрия Павловича Спегальского. Псков, 1999.
8. В. А. Булкин, О. В. Овсянников. Учёный, зодчий, каменщик. Л., 1983.
9. Ж. М. Аракчеева. Дворяне Печенко - предки Ю. П. Спегальского // Псков. Памяти Юрия Павловича Спегальского. Псков, 1999.
10. А. В. Филимонов. Юрий Спегальский в кружке юных краеведов // Псков. Памяти Юрия Павловича Спегальского. Псков, 1999.
11. Г. П. Боренко. Истоки градостроительного подхода к охране историко-культурного наследия Пскова в работе Ю. П. Спегальского // Псков. Памяти Юрия Павловича Спегальского. Псков, 1999.
12. В. П. Волкова. Жизнь и деятельность Ю. П. Спегальского в документах ГАПО // Псков. Памяти Юрия Павловича Спегальского. Псков, 1999.
13. А. Н. Кирпичников. Автографы Ю. П. Спегальского // Псков. Памяти Юрия Павловича Спегальского. Псков, 1999.
14. З. М. Кочегарова. Она была достойна своего мужа // Псков. Памяти Юрия Павловича Спегальского. Псков, 1999.
* В западноевропейских легендах Сирин – «воплощение несчастной души». Но в традиции русского искусства Сирин – птица, поющая песню радости, а Алконост – птица, поющая песню печали. С птицей Сирин у Спегальского ассоциировался Псков. Он называл Сирин «птицей радости».
** Драги Александр Адольфович – с ноября 1944 г. начальник отдела по делам архитектуры Псковского облисполкома.
*** Гедике Георгий Евгеньевич – с ноября 1944 года заместитель начальника отдела по делам архитектуры Псковского облисполкома. Позднее стал руководителем «Псковоблпроекта».
.jpg)
