Александр Блок не наведался в Псков, хотя имел поаод

Жена великого поэта-символиста Любовь Дмитриевна Менделеева-Блок, работавшая перед Октябрьской революцией 3,5 месяца актрисой Псковского драмтеатра, писала мужу 22 апреля 1917 года: « А Псков - слов нет, какой хороший. Ну, точно маленький итальянский городишко; «хожу по улицам с тем же чувством… Все церквушки такие невыдуманные, так органически выросли из земли - точно «хорошие» белые грибы… и очень много миленькости». Сам поэт не однажды проезжал через Псков, но ни разу не сделал остановки. Хотя повод задержаться в городе на реке Великой у него был: в 1852 году здесь родился его отец. Да и прародители поэта по отцовской линии оставили свой след на Псковской земле…

Незнакомый отец

Лев Александрович Блок, дед поэта /годы жизни 1825 - 1883/, был псковским юристом и гдовским уездным предводителем дворянства. Он женился на Ариадне Александровне Черкасовой, отец которой А.Л.Черкасов в 1846-1856 годах был гражданским губернатором Пскова. А происходил род Блоков от выходца из германского герцогства Мекленбург, лютеранина, который по преданию в XVII веке служил лекарем у царя Алексея Михайловича. Иоганн-Фридрих Блок / 1735-1810/, прапрадед поэта, получил в России имя Иван Леонтьевич и звание лейб-хирурга. Указом Павла 1 ему были пожалованы небольшие имения в Гдовском и соседнем Ямбургском уездах.

Отец поэта Александр Львович, проживший детские годы в «губернаторском доме» Пскова / ныне Октябрьский проспект, 7а/ не испытывал тяги к профессии эскулапа. И решил продолжить семейные традиции в юриспруденции. Окончив юрфак Петербургского университета, он с молодой женой Александрой Андреевной /дочерью крупного ученого-ботаника А.Н.Бекетова/ перебрался в Варшаву. Здесь-то и должен был родиться будущий поэт. Но когда Александру Львовичу потребовалось защитить магистерскую диссертацию в Петербургском университете, с ним поехала в северную столицу и беременная супруга. На берегах Невы и появился на свет 16 /28/ ноября 1880 года их сын Саша.

Но у профессора права Варшавскоро университета А.Л. Блока оказался тяжелый характер. И с благословения родителей Александра Андреевна решила к мужу не возвращаться, выйдя 9 лет спустя замуж за офицера. Так что поэт встречался с отцом редко и никогда не был с ним близок.

Отец от первых лет сознанья
В душе ребенка оставлял
Тяжелые воспоминанья -
Отца он никогда не знал.

Однако уже известным стихотворцем в конце 1909 года Блок примчался в польскую столицу, узнав oб опасной болезни отца, жившего неустроенно, отшельником. Но успел лишь на его похороны». От чудаковатого и скупого профессора сыну достались по наследству деньги, пригодившиеся для ремонта и реконструкции барского имения Шахматово. Здесь, в Подмосковье, Блока воспитала почтенная семья Бекетовых. Сестры матери поэта были известными писательницами и переводчицами. И, возможно, не без их влияния Саша уже с 6 лет начал писать стихи.

Прекрасная Дама

« Я холоден, замкнут и сух», - напишет позднее о себе Александр Блок. И такой норов проявился у него с молодости. Но скорее не в отца, а в деда А.Н.Бекетова. Этот ученый сухарь любил общаться лишь с соседом по имению, маститым химиком Д. И. Менделеевым. Дочь Менделеева Люба, розовощекая и золотоволосая ровесница Саши, вдохновила его на не одну сотню стихотворений. Юношеской любовью проникнут первый сборник Блока «Стихи о Прекрасной Даме» /1904 год/. Он появился, когда молодые влюбленные уже стали мужем и женой /1903 год/. А объяснение в любви у них состоялось годом раньше, когда красивый и статный Александр Блок приготовился кончить самоубийством, если Люба не даст ему «Царственный Ответ».

Лучезарной, Ясной, Светлой, 3олотой, Зарей, Купиной называет поэт свою любимую. «Я любил и люблю, не устану любить»,- твердит он, И относится к жене как к существу высшему, неземному.

Ты была светла до странности
И улыбкой не проста.
Я в лучах твоей туманности
Понял юного Христа.

Ей же хотелось радостей простых, чувств ясных. Любовь Дмитриевна то обижается на обожателя-мужа, то мучается от сознания своей недостойности. Так что их совместная жизнь - это сочетание и счастья, и горестей.

На глазах Блока развивался роман между женой и поэтом Андреем Белым. Белый твердил о фатальности своей связи с Менделеевой-Блок. Она вторила ему: «Разве есть возможность сомневаться, что любовь эта не в моей воле, а волею Пославшего меня…» А через несколько лет во время уже другого затянувшегося романа Любовь Дмитриевна будет объясняться с Блоком так: « Я тебя люблю, Лала, я хочу, чтобы судьба перестала играть со мною скорее, хочу быть скорее с тобой и не расставаться».

Размолвкам способствовала вольная «богемная жизнь» жены-артистки, находившейся по нескольку месяцев на гастролях. Но не было ли вины и самого Блока, бывшего всю жизнь неравнодушным к театру и красивым aктрисам? Еще 17-летним юношей он посвятил несколько стихов « K.M.G» - обаятельной Ксении Михайловне Садовской. В 1907 году цикла стихов «Снежная маска» удостаивается Наталья Волохова. «Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь»,- твердит он уже другой актрисе, Любови Дельмас в сборнике «Кармен» /1914 год/, последнем всплеске романтизма. Милая и заботливая Дельмас полюбила Блока совершенно обреченно. И её чувство не осталось без ответа. Но началась мировая война, и поэт посчитал, что нельзя оставаться «в плену у счастья», когда «родина, может быть, на краю гибели». Он пишет Дельмас в прощальном послании: «Не знаю того, за что теряю Вac, но так надо». Впрочем, отраду в ее ласках поэт находил и в судьбоносном 1917 году.

Нищая страна

Творчество Блока в начале века отражает его трагическое ощущение катастрофичности новой эпохи. Давно замечено, что поэты подобно птицам раньше других чувствуют толчки далекого землетрясения. В предчувствии «грозы» стих Блока становится резким, ритмы ломаются.

Россия для Блока - утешение и надежда, хотя он видит её неустроенность, бедность.

Так - я узнал в моей дремоте
Страны родимой нищету,
И в лоскутах её лохмотий
Души скрываю наготу.

Или вот он пишет в дневнике: «Внешне бессвязно, произношу я имя: Россия. Ведь здесь - жизнь или смерть, счастье или погибель». Не занимаясь по существу политикой /если не считать участия в Чрезвычайной комиссии по подозрительным делам сановников Николая II/, Блок плохо представляет себе будущее России. Вроде бы склоняется к Демократии /это слово он писал с большой буквы/, но чувствует и её изъяны. Он сообщает жене в Псков 21 июня 1917 года: «Нового личного ничего нет, а если б оно и было, его невозможно было бы почувствовать, потому что содержанием всей жизни становится всемирная Революция, во главе которой стоит Россия»

Причем пишет это в ответ на фактическое приглашение от жены приехать в Псков: «Мне было очень хорошо, только отчаянно хотелось, чтобы и ты был тут и видел». Видел псковский кремль, зеленую траву на остатках стен, белые церквушки и голубое небо над реками Псковой и Великой. Но время стояло тревожное. Поэт не тронулся в места, где «вихрь… поёт преданья старины». И отвечал как заправский политик размышлениями о революции…

После блоковского восклицания в поэме «Двенадцать» «Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!» коллеги по перу причислят его к «красным». Но он, как утверждали иные мемуаристы, многого не понимал и не принимал в послеоктябрьской России. Проявляя растерянность перед новой живой жизнью, он смиренно принял весть о сожжении любимого Шахматова крестьянами-бунтарями: «Поэт ничего не должен иметь». Стихи его начинают носить вопросительные интонации, да и с 1918 года их совсем нет. Блок понимает, что будущий строй - это не для него, совсем для другого времени. И в 40 лет словно бы готовится… к смерти.

Последняя загадка

Жизнь такого сложного поэта, как Блок, его натуру, поэзию никогда нельзя считать понятыми до конца. «Боюсь жизни»,- пишет Блок в дневнике ещё 11 июня 1912 года, когда усилилось его трагическое мироощущение. А три дня спустя добавляет: «Ночью /почти всё время скверно сплю/ ясно почувствовал, что если бы на свете не было жены и матери, - мне бы нечего делать здесь». Конечно, это не только тревога потерять домашний очаг. Личную жизнь поэт воспринимает как одно из выражений исторического процесса.

За несколько дней до смерти, последовавшей в августе 1921 года. Блок послал Ростиславу Иванову несколько книг с запиской.

Иванов говорил: «Не нравится мне эта записка: Блок не хочет жить, И стало быть: смерть придет…» А за полгода до кончины, показав Книповичу какую-то бумажку, Блок сказал: «Видите, готовлюсь к смерти». Перед этим он разбирал свой и отцовский архивы, рвал некоторые записи, раскладывал книги». Домашнему врачу Пекелису худеющий и бледнеющий поэт жаловался на общую слабость и тяжесть головы. Пекелис терялся в догадках, какой диагноз поставить больному. Склонялся к эндокардиту, психостении и сердечной слабости одновременно. Но особо тревожился по поводу «апатии, равнодушия к окружающему» своего пациента.

Мы были,- но мы отошли,
и помню я звук похорон:
Как гроб мой тяжелый несли,
Как сыпались комья земли.

Последние 3 недели Блок почти не приходил в сознание. Рядом с ним неотлучно находились мать и жена, Раймама и Райлюба, как он их прозвал. Эти самые близкие ему женщины за долгие годы жизни рядом так и не смогли понять друг друга. Но, кажется, они были единственными, кто хорошо понимал его самого.

Геннадий Егоров